Джеральд Даррелл - Три билета до Эдвенчер Страница 37

— Вот те на! — сказал Боб, когда животное повернулось мордой к нему. — Это еще что такое?

Его удивление было не напрасным; вождь держал за хвост одно из самых смешных созданий, каких только можно вообразить.

— Это, — сказал я, все еще прокашливаясь, — не кто иной, как дикобраз-пимпла.

Да, это был сюрприз! Мне слухи о пимпле уже набили оскомину: в каких бы местах мы ни останавливались в Гвиане, в разговорах с охотниками непременно всплывала пимпла: раньше или позже отважные ловцы неизменно задавали мне вопрос, нужна ли мне пимпла, и, слыша мой непременный утвердительный ответ, клялись мне ее раздобыть. Но на том дело и кончалось. Охотники уходили, выкинув из головы данное мне обещание, — так я и оставался без пимплы и без надежды ее получить. Кто забыл, напомню: пимпла — это древесный дикобраз, а дикобразы, вообще-то говоря, обычные в этих местах животные и довольно легко даются в руки. Я уже начал недоумевать, почему никто не несет мне обещанную пимплу, и даже слегка поднял закупочную цену, но этим и ограничился. Дикобраз есть дикобраз, думал я, и вообще не сказал бы, чтобы я питал особую любовь к этой семейке. Знал бы я с самого начала, какие это прелестные и обаятельные создания, я приложил бы все силы, чтобы раздобыть несколько штук! Больше даже, если бы мне приносили их мешками, то и тогда я скупал бы всех подряд — до того неотразимое впечатление они на меня произвели.

Вождь опустил дикобраза на пол, и тот тут же сел на задние лапы и уставился на нас исполненными доброты глазами — зрелище было до того забавное, что мы с Бобом чуть не лопнули от смеха. Размером он был со скотчтерьера и сплошь покрыт длинными острыми иглами — черными и белыми. У него крохотные толстые лапки и длинный пушистый цепкий хвост. Но что более всего покорило наши сердца, так это его мордашка — точь-в-точь как у знаменитого покойного комика У.-К. Филдса, разве что с иголками. А так все то же: и пухлый шмыгающий во все стороны нос, и маленькие хитренькие глазки — полные, если приглядеться, невыплаканных слез…

Глядя на нас со всей проницательностью, дикобраз сжал свои крохотные передние лапки в кулачки, как у боксера, и закачался на месте, словно только что получил нокаут. Ну, думаю, сейчас упадет, а я шутки ради посчитаю: раз, два, три… пять… десять… Но нет! Словно позабыв о роли боксера-чемпиона, он сел на свои толстенькие окорочка и принялся тщательно вычесываться. Его нос, как и всегда, вертелся и шмыгал, а на морде было написано, что ее обладатель находится наверху блаженства. В общем, с меня было достаточно одного взгляда на эту потешную морду, чтобы я до конца моих дней сделался поклонником пимпл. Естественно, я без звука уплатил вождю запрошенную сумму.

Древесный дикобраз, по моему мнению, единственный настоящий комик из всего животного мира. Вы спросите: а как же обезьяны? Но мы потому-то и считаем их смешными, что видим в них, как в кривом зеркале, карикатуру на самих себя. Могут быть забавными утки, но это их исключительно врожденное свойство. По-разному потешают нас и некоторые другие животные. Но скажите, есть ли еще такой зверь, кроме древесного дикобраза, который не только родился со всеми атрибутами клоуна, но и использовал бы их столь искусно! Всякий, кому выпадет счастье наблюдать повадки дикобраза-пимплы, готов будет поклясться — зверек знает, что он забавен, и знает, как играть, чтобы заставить всех смеяться! Большой шмыгающий нос картошкой, за которым почти не видно крохотных слезливых глазенок с вечно застывшим в них слегка недоуменным выражением, плоские шаркающие задние лапы — вылитые клоунские ботинки, волочащийся хвост. Ну кто скажет, что это не клоун? Главное, что из любой ситуации он умеет выжать юмор до последней капли. Ну, скажем, делает какую-нибудь очевидную глупость — и при этом смотрит таким простодушным взглядом, что тебя разбирает смех, — и одновременно берет жалость к этому неуклюжему, спотыкающемуся, наивному зверьку. Не в этом ли суть комического искусства, чаплинской гениальности? Ты и растроган повадками этого странного существа и смеешься над ним.

Кстати, я не зря упоминал о боксерских задатках моего нового приобретения. Однажды мне и в самом деле пришлось наблюдать боксерский матч двух пимпл. Встреча была энергичной, оба соперника демонстрировали волю к победе. Но ни один из них не только не причинил другому травмы, но неизменно сохранял добродушное выражение интереса к другому, с толикой удивления. В общем, редко где увидишь столь забавное зрелище. А еще мне довелось видеть, как этот зверек играл косточкой манго. С виду неуклюжие такие движения, кажется, что он ее вот-вот уронит — а вот поди ж ты. Куда до него цирковому клоуну! И вообще мой дружеский совет всякому профессиональному комику — заведите себе дикобраза-пимплу! Понаблюдайте за ним десять минут — и вы научитесь большему, чем в самой лучшей цирковой и эстрадной школе за десять лет.

Расплатившись за дикобраза, мы знаками объяснили вождю, что желали бы посмотреть и других животных, которые найдутся в деревне. Вскоре мы стали обладателями четырех попугаев, одного агути и молодого боа-констриктора. Тут пришел отрок лет четырнадцати. В руке у него была палка, на конце которой висело нечто мохнатое. Я поначалу даже подумал, что это кокон какой-нибудь гигантской бабочки. Но, приглядевшись, понял: нет, брат, поднимай выше! Это было существо, о котором я так давно мечтал…

— Что это? — спросил Боб, который по выражению моего лица понял, что нам подвернулось нечто замечательное.

— Один из родичей Эймоса, — радостно ответил я.

— А именно?

— Двупалый карликовый муравьед. Помнишь, я говорил, что давно хочу такого.

Существо было дюймов шести в длину, коротконогое и толстенькое, как котенок, одетое в густую шелковистую рыжеватую шубку, мягкую, как кротовый мех. Оно держалось на ветке, уцепившись за нее когтями странной формы и обвив вокруг нее свой длинный хвост. Стоило мне дотронуться до его спины, как оно мгновенно приняло необычную позу: выпустив ветку из передних лап, выпрямилось, удерживаясь только хвостом и задними лапами, а передние воздело в воздух, как перед прыжком с большой высоты в воду. В этой позе оно и застыло. Но стоило мне вновь дотронуться до него, как животное ожило: по-прежнему прочно удерживаясь на ветке, оно всем телом упало вперед, рубанув передними лапами воздух. Окажись моя рука на пути его могучих, под стать тигриным, когтей, у меня навечно остался бы шрам на запястье — и то считал бы, что дешево отделался. После этого муравьед снова выпрямился и застыл неподвижно, словно часовой, заступивший на пост. Воздевая к небу лапы, он словно взывал ко Всевышнему о помощи и защите — вот откуда пошло его местное название «Слава те Боже».

Это крохотное создание сулило столько чудесных открытий, что я почел наилучшим немедленно оставить все прочие дела и погрузиться в размышления над загадками зверька, между тем как Боб отправился на экскурсию по деревне в сопровождении вечно улыбающегося вождя. Я с полчаса пристально разглядывал муравьеда, а вокруг меня кружком стояли безмолвные индейцы, наблюдая за мною с серьезным, сочувствующим выражением, как бы вполне понимая и одобряя мой интерес к крохотному животному.

Первая загадка, которую мне хотелось разгадать, — приспособленность его лап к жизни на деревьях. Розовые подушечки его задних лап были вогнутыми, так что легко облегали ветку дерева, а все четыре пальца, почти одинаковой длины, плотно сжатые, заканчивались длинными когтями. Таким образом, когда животное хватало ветку задней лапой, вогнутая подушечка, пальцы и кривые когти обнимали ее почти полным кольцом, обеспечивая сильный и надежный захват. Весьма своеобразными были и передние лапы: кисть загибалась вверх от запястья, а оба когтя были загнуты вниз, к ладони. Эта пара длинных, тонких, но очень острых когтей могла вдавливаться в ладонь по тому же принципу, что и лезвия перочинного ножа. Лучшего хватательного органа и не придумаешь — а ведь он служит еще и отличным оружием защиты, — буду долго помнить, как он чуть было не пустил мне кровь! У него короткая розовая морда, которую я даже назвал бы не лишенной изящества, и маленькие заспанные глазки. Ушей почти не видно среди мягкой шерсти. Движения — кроме, конечно, моментов атаки — очень медлительны, а манера ползать по веткам, цепляясь за них когтями, делала его похожим скорее на ленивца-лилипута, нежели на муравьеда. Будучи исключительно ночным животным, он в дневное время, естественно, чувствовал себя не лучшим образом и желал больше всего на свете, чтобы его оставили в покое и дали поспать. Поэтому, высмотрев все, что пожелал, я поставил палку в угол, и зверек, по-прежнему цепко сжимая ее, тихо заснул, отнюдь не предприняв попыток удрать.

Как раз в этот момент вернулся Боб, явно весьма довольный собой. Он нес на плече палку, на конце которой болталась видавшая виды корзина.