Геннадий Падаманс - Первостепь Страница 37

На этот раз всё получалось. Невзирая на боль, она выдёргивала остатки иголок с кусочками собственной плоти, и ничто не могло её остановить. А там, на закате, опять ревел лев, рёв катился над степью, достигал львицы, хлестал по ушам, по хвосту, по всему телу – и львица пошла. На всех четырёх лапах пошла, хотя из одной сочилась по капелькам кровь.

Совсем солнце село, спустилась ночь. Закатный лев успокоился – и львица тоже теперь не спешила. Опять улеглась, стала облизывать лапу с запёкшейся кровью, потом заодно и другую, словно задумавшись – но о чём львице думать? Не думают львы. Сразу действуют. Поднялась Сильная Лапа и направилась дальше. Она уже знала, куда.

Ночь выдалась лунной. Кругломордое светило изо всех сил румянилось, заливая притихшую степь потоками призывного света. Львов такой свет зовёт на охоту, а их жертв заставляет оглядываться и остерегаться. Однако для лёгкой охоты было слишком светло, Луна и не думала прятаться или хотя бы мигать. Обычно в такие ночи львы охотятся на лошадей. Лунный свет разморит жеребца, потянет на подвиги среди кобылиц – вот тогда и появится львица как снег на не ждущую голову. Но сейчас табунное время прошло. Кобылицы уже давно отелились, не до игр им было, жеребята успели подрасти, стали прыткими – не догонишь в открытой степи без засады. Но Сильная Лапа гоняться не собиралась. Она теперь шла к Сурчиной лощине.

Сурчиное поле изрыто норами. Оно удобно зажато между склоном холма, поросшим кустами терновника, и глубоким оврагом. Сурки понарыли здесь множество нор – и если удастся загнать сюда травоеда, то и гоняться особо не нужно. Подожди только, покуда разгорячённое копыто угодит на бегу в нору – повалится лошадь и даже бык – иди и подбирай. Львы давно это знают. И часто охотятся здесь. И двуногие тоже охотятся. Эти ещё понарыли дополнительных нор, чтобы уж точно ни один быстроног не смог проскочить, не споткнувшись. Но двуногие здесь охотятся днём. А львы предпочитают ночь.

Однако Сильная Лапа была одна, без напарниц. Одинокому льву не часто везёт на охоте, и всё же охотник остаётся охотником. Табунок быстроногих носатых сайгаков брёл как раз в нужном направлении, ветер дул сбоку, не сзади – вполне можно было попробовать поохотиться. Сильная Лапа ускорила шаг, прижала торчащие уши, вся вытянулась, как нацеленный дротик. Она знала, что проворных сайгаков ей никак не догнать, потому и особо не пряталась – не застывала, не ложилась на землю – бежала ускоренным шагом, готовая перейти на прыжки, как только сайгаки её обнаружат.

Сайгаки заметили хищницу. Фыркнула самая бдительная антилопа, испуганно всхрапнула, да ещё громко стукнула по земле передней ногой – и понёсся по степи неудержимый ветер, оставляя за собой цокот и пыль. Львица бросилась следом, даже не примеряясь, не особенно быстро бежала, видела, что сайгаки её перехитрили, не поддались на уловку, не побегут на сурчиное поле и не споткнутся. Оббегут холм с другой стороны и исчезнут. Только призрачный запах останется да следы. От которых нет проку.

Сильная Лапа остановилась и учащённо дышала, восстанавливая силы. Сайгачий табун почти исчез за холмом, львица всё ещё провожала его остывающим взглядом – и вдруг что-то случилось. Вдруг развернулись сайгаки и ошалело помчались обратно, прямо на львицу. Сильная Лапа тут же впласталась в траву, подобрала задние лапы к прыжку, приготовилась, замерла. Но сайгаки учуяли львицу, опять развернулись, и теперь, наконец, побежали туда, куда следовало. Понеслись, сломя головы. Сильная Лапа вскочила, чтобы их подстегнуть, чтоб быстрее бежали – но объятые ужасом травоеды мчались и так со всех ног – ведь с другой стороны за ними спешил грузный лев, Рыжегривый.

Сильная Лапа ничуть не смутилась. Эта охота была её, это она её начала – и не отступится. Что есть силы, гналась за сайгаками, но львиная сила, хотя и могучая, всё ж таки коротконогая, быстро требует отдыха. Опять уходили сайгаки, теперь направились вверх, по холму, наверное, знали про коварную лощину – не догнать быстроногих сайгаков ни львице, ни льву. Не догнать. Рыжегривый остановился вдали, Сильная Лапа тоже запыхалась, села, приподнимаясь над землёй, словно прощаясь с добычей до другого раза, до скорой встречи; потом её гибкий хребет изогнулся – и она повалилась в траву.

И опять произошло неожиданное. Не успела львица отдышаться, как что-то заставило её вскочить. И не просто вскочить, а сразу помчаться. Одна чересчур нервная сайга отбилась в панике от стада и понеслась по сурчиному полю. Не долго неслась. Вот прыжок, вот ещё, задранный хвостик вдруг будто завис – а потом взметнулись копытца выше хвоста и… свершилось. Шмякнулось тело об землю, взвизгнуло горло, забились в неразберихе ноги – уже не найти им опоры, уже не поддержат сайгу, не унесут. Поздно.

Сильная Лапа поспела первой к добыче. Тут же схватила за глотку и перекусила гортань. Подняла ещё бившуюся в зубах антилопу, потащила к оврагу.

Но Рыжегривый её настиг. Упреждающе зарычал – добыча принадлежала ему, вся добыча принадлежит льву, львице только остатки. Сильная Лапа покорно остановилась, разжала челюсти и отскочила. Едва успела добыча упасть на землю, как хозяин-лев её подхватил своей страшной пастью и играючи подбросил вверх, как пёрышко. Да, добыча его – не поспоришь, не станешь драться – Сильная Лапа пошла вдоль оврага, не собираясь оглядываться… но всё же оглянулась, не услышав треска раздираемой шкуры и хруста разрываемых костей.

Вновь случилось так, как обычно не случается. Лев отошёл. Обозначил права на добычу – и отошёл. Ждал назад львицу. Хотел поделиться. Хотел предложить ей подарок. Могучий хозяин степи – как птичка какая-то, как певчий дрозд, как ворона, как галка. Но всё поняла Сильная Лапа. Не растерялась. Вернулась. Обхватила передними лапами круп добычи, подмяла под себя, развернула, облизала, примериваясь, и ловко вспорола зубами живот. Вытащила кишки, стала выдавливать передними резцами их содержимое, будто процеживая – там содержалась вся сила травы, львам ведь тоже нужна эта сила, львам и львицам. После кишок – задние ноги, самое вкусное, потом стала слизывать шершавым языком мясо с рёбер, потом… Потом не вытерпел Рыжегривый, присоединился, смиренно пристроился спереди, у головы, будто они поменялись телами, будто львицей был он, будто просился, выражая покорность – Сильная Лапа не стала рычать: пускай насыщается. Пусть будет рядом. Так ведь бывает. Там, где львица, там нужен когда-нибудь лев. Пускай будет.

****

Что может быть вкуснее свежеподжареного сочного мяса? Особенно, если это мясо – мамона. Особенно, если вырезано из отборных мест, таких, как горб на спине. Пускай добыча оказалась не слишком упитанной, даже, наоборот, худой – всё равно, люди так соскучились по мамоне, многим она давно уже снилась. И вот – те сны сбылись. Лакомятся все: охотники, женщины, дети. И даже старики пришли уже из стойбища, принесли соль и приправы. И даже приблудным волкам в стороне набросали ненужных кишок и хвостов.