Анатолий Онегов - За крокодилами Севера Страница 38

Домой в Москву я привез семена самых разных камчатских трав-гигантов, затем высеял их, как мне казалось, в самую подходящую для них землю, но никакой дремучей травы из этих семян у меня так и не выросло — для их буйства, так же как и многим тихоокеанским лососям для их безумного хода-нереста, видимо, была необходима именно Камчатка…

ПРОЩАЙ, ОРУЖИЕ

Поездку на Север этим летом я планировал на конец июля… Комаров и слепней к концу июля поменьше, к тому же тут начинается сезон черники и морошки — словом, лучшего времени для посещения нашей северной тайги подыскать трудно… Но не получилось у меня ничего в назначенный срок, планы мои передвинулись на вторую половину августа, а тут как раз к десятым числам последнего летнего месяца задождило, да еще так, что стали мои попутчики осторожно подумывать: а не отменить ли путешествие вовсе…

Возможно, именно так я и поступил бы, если бы кроме обычного свидания о тайгой, с озерами, с ягодными и грибными местами не вел меня в этот раз на Север еще и долг — долг человека перед своим жилищем, которое двенадцать лет подряд принимало меня с зимы до зимы и которое тоже двенадцать лет тому назад я оставил и теперь вот должен был сделать все возможное, чтобы это мое прежнее жилище поддержать, подправить…

За годы нашей разлуки вековой северный дом-крепость немного сдал… Навещать его, конечно, навещали мои сыновья и ихние друзья, но какой спрос с тех же постояльцев, которые прибывали сюда по большей части только на отдых… Прошлым летом я заглядывал в свой дом, стоящий на берегу красивого северного озера, но заглядывал очень коротенько — всего на одни сутки, порадовался, что стены дома, пол, потолок целы, что цела и исправна старая, тоже вековая, печь, сложенная когда-то из сырого кирпича, а вот крыша дома меня озадачила… А худая крыша, не залатанная во время хозяевами — это завтра-послезавтра конец самому дому.

Вот так целый год и жил я заботой: как быть, как закрыть прохудившуюся крышу?.. Рубероид, рейки на швы кровли, гвозди — все было приготовлено заранее. Еще с прошлой осенью добыл я в лесу подходящий жерди, вывялил их за зиму и весну, а там из этих жердей соорудил две лестницы: одна до крыши дома, вторая — на крышу, чтобы ремонтировать кровлю… Готовые лестницы я распилил на части, чтобы по частям убрать в мой «уазик-буханку». Словом, все было заранее приготовлено к тому, чтобы отдать долг своему прежнему дому. И тут уж не смогла помешать мне никакая погода: дождь — так дождь, все равно едем!

К счастью, непогода отстала от нас где-то за Ярославлем, а у Онежского озера встретил нас антициклон: тишина, солнце — все, как летом, как в конце июля, только еще меньше комаров и слепней, чем в обычный июль. Да и черника дождалась нас — нынешнее лето запаздывало недели на две, и мы попали как раз на самую чернику. И что занятно, почти тут же ярко загорелась по седым мхам боров беломошников тяжелыми гроздьями спелая брусника — брусника будто и не заметила, что лето в этот раз припоздало, она, видимо, подчинялась вовсе не погодам и непогодам, а каким-то своим собственным срокам-календарям и вот, как и прежде, точно к концу августа, начался у нас рядом с черничным и брусничный сезон.

А тут еще и белые грибы: и боровые под соснами во мху, и березовые, в разнолесье, — да еще в таком несметном количестве, что от этих белых грибов становилось порой страшно и на память приходила старинная примета, слышанная мной когда-то в детстве: много белых грибов — обязательно к войне… Так что моим спутникам было чем заняться, кроме рыбной ловли. Я же, как не очень горячий сторонник всех ягодных сборов, показал сопровождавшим меня в этой дороге, в благодарность за помощь в ремонте дома, самые грибные и ягодные места и отправился со спокойной душой на встречу-беседу со своим, очень дорогим для меня озером…

Озеро, в которое не приходила никакая более-менее заметная река и откуда вода никуда особенно не убывала, всегда казалось мне некой драгоценной чашей, которую ты с трепетом держишь на своих ладонях, боясь расплескать и не дай Бог уронить.

В такой чаще-озере жизнь сохраняется лишь до тех пор, пока никто не запустит сюда какую-нибудь грязь-отраву. Обычно в реке такая грязь-отрава будет унесена вниз течением. Да, внизу по течению все живое может погибнуть в случае беды-катастрофы, но река останется живой в своем верхнем течении и понемногу оттуда жизнь направится вниз, к устью. А вот в озере-чаше такого не произойдет — здесь жизнь можно убить сразу и до конца.

К тому же реке природой позволено каждую весну смывать с себя груз прожитого, после весеннего очистительного половодья-потока возвращать себе прежние годы. Увы, такого счастья — не стареть большинству озер просто не дано. От года к году в озере, не знающем обычно стока, побольше ила на дне, побольше травы в воде и по берегам. Конечно, всего за десяток лет с твоим озером ничего заметного не произойдет — все останется как будто на том же самом месте, но все равно память о хрупкой, ранимой чаше жизни, которую человек держит в своих руках, не оставляет в покое… Как? Удержали ли эту чашу, сохранили ли драгоценность в целостности? Или уже навредили, что-то сломали, что-то похитили отсюда?

Я, не торопясь, объезжаю озеро, встречаю знакомые мысы, кланяюсь своим островам, протокам… Нет-нет и останавливаюсь и беру в руки спиннинг. Пока не вспоминаю белый посеребренный «атом», которым когда-то и облавливал обычно все известные мне здесь щучьи засады — пока вопросы озеру задает только мой «мепс» — лепесток: то поглубже — поближе ко дну, то вдоль самого края куги, почти у самой поверхности…Обычно в прошлом такая проверка была довольно результативной: щука — за килограмм, да с пяток окуней, каждый за 150–200 граммов. И хватит — домой. Но на этот раз только один щуренок-малолеток да глупый окунек с детскую ладошку.

«Мепс»-лепесток заменяю колеблющимся «атомом», выбитым из латунной полоски с серебряным покрытием… Задерживаюсь подолгу у возможных щучьих засад и снова только одна щучка, еле-еле потянувшая на полкило.

От своих соседей-дачников, которые обитают здесь с весны до осени и промышляют только сетями, добывая кое-какую рыбешку на уху и рыбные пироги, я уже знаю, что щука в озере совсем измельчала… Когда-то и они, мои соседи, по вечерам отправлялись «дорожить» щуку на блесну, зная, что такое занятие обычно приносит им весомую удачу: в прошлом всего час-полтора такой ловли-путешествия, и в лодке не менее трех щук — щук, а не щучек, а тем более не щурят… А сейчас, мол, не дорожим — идет одна мелочь…

Все ясно. Щука в озере побита, а то и выбита основательно… Нет, не летней сетевой снастью и тем более не спиннингом, не дорожкой, а весной, во время нереста, когда эта рыба открыто идет к берегу…