Рудольф Самош - Кантор идет по следу Страница 39

— Сынок, уж не натворил ли ты чего?

— Ничего особенного он не натворил. Только вот кур украл сегодня ночью, — ответил вместо парня Чупати.

— Какое вы имеете право подозревать меня? — разозлился парень.

— Потише, браток, потише. Разве ты не видишь, что матери нездоровится?… Иди-ка открой нам сарай.

— У меня на руках повестка. Мне сейчас на призывной пункт идти, а вы мне про каких-то кур…

— Иди открой нам, а потом будем разговаривать, — строго сказал Чупати, думая про себя, что этому парню место в тюрьме, а не в армии.

В сарае Чупати нашел шесть зарезанных кур.

— А где же остальные? — спросил он парня.

— У приятеля. Не сердитесь, товарищ старший сержант. Мне при матери не хотелось сознаваться.

— Тогда клади кур в мешок, и пойдем.

Парень привел Чупати в трехэтажный дом, стоявший на главной площади. Дверь открыла хозяйка. Поздоровавшись с ней, Чупати сказал:

— Собака привела меня к вам. — И он показал на Кантора.

— Почему?

— Если у вас есть ворованные куры, отдайте их.

— Да как вам не стыдно! Что вы такое говорите! Вот сейчас выйдет мой муж, он вам покажет! Вы знаете, с кем разговариваете?

— Меня это не интересует. Вообще-то я бы не советовал вам так громко кричать. Это не в ваших интересах, а то, чего доброго, еще соседи услышат. Да и муж ваш этому тоже не обрадуется. А где ваш сын?

— Еще спит, — уже совсем тихо ответила женщина.

— Тогда мы, пожалуй, войдем, познакомимся… Или вы уже знакомы? — И сержант показал на парня с мешком за плечами.

— Янчика, это ты? — удивилась женщина.

— Я, — тихо проговорил парень.

В это время в двери показалась лохматая голова.

— Мама, отдай им, — попросил он.

— А я ужо их выпотрошила…

В здании полиции Чупати допросил обоих парней. Следователь листал пухлое дело одного нераскрытого преступления, которое было совершено полтора года назад. По этому делу неизвестные молодые люди обвинялись в краже велосипедов, часов, столового серебра и тому подобного…

В ходе допроса оба парня, обвинявшиеся в краже кур, признались, что все эти преступления были полтора года назад совершены ими.

Чупати смотрел на парней и с трудом верил, что все это дело их рук. А Кантор сидел у его стула и с равнодушным видом поглядывал на арестованных.

После допроса, спускаясь по лестнице, Чупати невольно задумался над тем, что могло заставить этих парней встать на путь преступления. Оба они были из хорошо обеспеченных семей. Глядя на них, никто бы и не подумал, что они способны совершить столько преступлений.

И если бы не Кантор, то, кто знает, что они могли еще натворить.

Стрелки на здании магистрата показывали ровно два часа. Чупати с опаской поглядывал на небо, на котором собирались грозовые тучи. «Быть ливню», — подумал сержант и на всякий случай попросил у дежурного плащ. Однако стоило сержанту выйти из ворот, как навстречу ему появился шофер полицейской машины.

— Я уже четверть часа поджидаю вас. Начальник ушел, а мне передал дождаться вас и вместе выехать в село Раба. Зачем — он мне не сказал.

— Село Раба? — переспросил Чупати и сел в машину. Кантор расположился рядом, положив голову хозяину на колени.

Кантор уже привык к тому, что вслед за каждой поездкой в автомашине следовала напряженная, но интересная работа.

Гроза началась, когда они уже ехали по долине реки Рабы. Небо над головой с грохотом треснуло, и полил сильный дождь.

— Только этого нам и не хватало, — недовольно пробормотал Чупати, поглаживая Кантора.

Кантора ни гром, ни дождь нисколько не пугали. Дождь колотил по тенту машины. Скоро приехали в лесничество, где уже стояло три вездехода. В доме лесника сидели пограничники и начальник уголовного розыска старший лейтенант Шатори.

В длинных сенях Чупати встретился со своим начальником и бодро доложил ему:

— Товарищ майор, старший сержант Чупати по вашему приказанию явился.

— Наконец-то.

Через минуту начальник погранзаставы, молодой голубоглазый офицер, рассказал о том, что он пригласил своего друга-лесника к себе в гости, договорился с ним, что он приедет в одиннадцать и они вместе пообедают. Ровно в полдень пограничник позвонил леснику по телефону, но никто трубку не снял, тогда он позвонил еще раз через полчаса, и опять ему никто не ответил.

Тогда начальник заставы послал к леснику своего человека, который обшарил всю сторожку, но никого в ней не нашел. Дверь сторожки была открыта настежь, в доме оказалась только собачонка лесника, да и та до смерти перепуганная.

— Странно: собака здесь, а хозяина нет, — прервал рассказ начальник заставы майор Бокор. — Гм… Может, он сбежал? — И он показал в сторону границы.

— Быть этого не может. Не такой он человек, да и на контрольно-следовой полосе ничего подозрительного не замечено.

— А нет ли у него какой-нибудь зазнобы? Ведь вы с ним друзья, могли бы знать? А может, он поехал на центральную усадьбу?

— И это невозможно, потому что тогда бы я знал об этом. Как и о прочем тоже. Да… за четыре года он мне ни разу ни о какой зазнобе и не заикался даже.

Майор, погруженный в свои думы, ушел. Шатори о чем-то спорил со следователем, но о чем именно, Чупати не расслышал.

Старший лейтенант Шатори всего несколько недель назад был назначен начальником уголовного розыска. Родился он в этих краях в семье учителя. В двадцать девять лет его уже назначили начальником отдела. Это было его первое серьезное дело. Шатори подозвал к себе Чупати и сказал, что майор Бокор считает весь этот шум напрасным, так как он голову дает на отсечение, что через границу ни одна живая душа не переходила ни в ту, ни в другую сторону.

— Тебя не удивляет поведение собаки лесника? — спросил Шатори у Чупати.

— Наверное, с ее хозяином что-то случилось… Может, несчастье какое…

— А Кантор может его найти?

— Попытка не пытка, товарищ начальник…

— В доме ничего подозрительного не обнаружено, так что вся надежда только на твоего Кантора.

Габор Бакша после смерти жены уже четыре года жил один-одинешенек в лесном домике. Два раза в неделю к нему приходила старушка по фамилии Кутине, которую он полушутя-полусерьезно называл бабушкой Шари. Бакше было уже за пятьдесят. У него были дети, но все они, став взрослыми, разъехались по стране кто куда, завели собственные семьи. Сыновья раз в году навещали отца, приезжали вместе с женами и детишками. На это время в доме лесника воцарялись веселье и шум.

Старику оставалось до пенсии года три, или, как он любил говорить, тысячу дней. Выйдя на пенсию, он решил жить по очереди то у одного сына, то у другого. У какого особенно понравится, у того и совсем останется. Сыновья решили, что отец сам выберет, у кого ему жить. «Глупые какие! — думал о сыновьях старик. — Не понимают, что они все одинаково дороги мне».