Марк Ефетов - Звери на улице Страница 4

Всё вполне реально. Иногда, правда, когда никого не бывало дома, Шустрик любил отдыхать на Славиной подушке. Застукать его на месте преступления никогда не удавалось, но выдавала вмятина на подушке. А так с ним всё получалось вполне реально.

Впервые Слава увидел Шустрика в солнечный весенний день. Пёсик резвился, попав на улицу, где ему казалось, что всё создано для того, чтобы он мог играть. Вот только не пугались люди его лая, подшучивали над ним или говорили ему всякие ласковые слова. Ну и что ж, пёсик не обижался на шутки, вилял хвостом. Всё доставляло ему радость. Он даже не очень понял, что произошло, когда хозяин вдруг натянул поводок.

Хозяин Шустрика, который был примерно одних лет со Славой, спросил:

— Очкарик, хочешь собаку?

Слава пропустил мимо ушей «очкарика» и спросил:

— А ты продаёшь?

— Нет.

— А почему говоришь «хочешь»?

— Я её за так отдаю.

— За так?

— Ага.

— Совсем отдаёшь?

— Совсем отдаю. Бери!

— А она не заразная?

— Скажешь тоже. Он знаешь какой, знаешь…

— Знаю. Ну не надо. Давай. Эй ты, ну не надо. Слышишь? Я её не обижу…

Верёвка перешла из рук в руки. Собака почуяла новый запах, тявкнула, потом залаяла, но когда новый хозяин нагнулся к ней и погладил, радостно завизжала. Характер у неё был, вероятно, хороший: приласкали, и ладно.

— Пошли! — сказал Слава.

«Тяв!» — ответил пёсик, что, должно быть, и значило — «Пошли!»

Но пошли они не сразу. Собака хотя и была молодой, но знала уже, что значит собачья привязанность. Она упёрлась, натянула поводок и завыла. Ведь сначала, должно быть, решила, что с ней играют, а тут поняла: отдают.

Нет, слушать этот собачий плач было выше сил. Оставив Славе поводок, мальчик убежал, а Слава нагнулся и гладил, ласкал пёсика.

— Глупенький. Тебе же хорошо будет. Ну не упрямься.

Они вошли в дом, Славик накормил пса из блюдца и вышел с ним во двор. Здесь Слава отвязал верёвку, отшвырнул её далеко и сказал:

— А ну побегай!

Почувствовав свободу, пёсик вдруг словно обалдел от радости. Он стал бегать по двору, прыгать, кружиться, визжать. Слава гонялся за ним, но куда ему: пёсик бегал и увёртывался очень быстро. И тогда Слава крикнул:

— Ну хватит! Ах ты Шустрик!.. К ноге.

Что означают эти слова, пёс не понял, но кличку свою запомнил сразу. И с тех пор он перестал быть безымянным псом и стал Шустриком.

Ничего не скажешь, Шустрику повезло — он попал в хорошие руки. Только беда: Слава в прошлом так любил медвежонка Мишку, что ни на собак, ни на кошек не желал смотреть. И казалось Славе, что никогда, проживи он хоть сто лет, не изменит своей любви к Мишке, никогда не заведёт никакого живого существа — ни собаки, ни кошки, ни кролика, ни ежа.

И вот случилось же такое: встретился на пути Славы этот Шустрик.

Славе не так-то просто оказалось получить на него разрешение у мамы.

— Нет, нет и нет, — твердила Славина мама и при этом вспомнила Мишку. — Хватит. Вспомни медвежонка. Помнишь, сколько с ним было забот и огорчений, всё помнишь. О собаке не смей и мечтать.

А Слава любил мечтать.

Больше всего Слава мечтал не о собаке, не о машине, а о том, как поедет к Мишке, как встретится с ним, будет играть и кувыркаться, как играл, когда тот был маленький и вырывал вилки из штепсельных розеток. Слава любил вспоминать и мечтать о том, как будет Мишку кормить и купать. А с тех пор как он начал искать во всяких энциклопедических словарях всё, что помогало найти ответы на вопросы немецкого журнала, мечты о Мишке делались всё реальнее и реальнее.

Глебка

Слава рылся во всяких толстых книгах, особенно в энциклопедических словарях. Библиотекарша в школе не очень-то охотно давала эти тома. А если давала, то, как говорится, «не отходя от кассы». Там же в библиотеке посмотри, что надо, и до свиданья: выносить энциклопедию нельзя. На дом не выдаётся. Но у Славы дома была своя энциклопедия, и притом живая. В ней искать, листать страницы и читать целый столбец непонятного, чтобы выудить две понятные фразы, не надо. Его живая энциклопедия была вся тут.

Спрашиваешь — отвечает. Быстро. Понятно. И без ошибки. А звали живую энциклопедию — Глебка. Он жил в одном доме со Славой, только в другом подъезде, и учился на один только класс старше Славы. Но знал Глебка всё на свете. Может быть, потому, что Славе выписывали «Пионерку», а ему «Комсомолку». Хотя Глебке было ещё до комсомола — ого-го. Этот Глебка всё про всё знал и подлавливал на этом Славу. Слава его часто выспрашивал про Германию, и в том, что потом со Славой произошло такое необычное, заслуга не столько его, сколько Глебки. Во всех спорах Славы и Глебки всегда побеждал последний.

Да, с Глебкой спорить было бесполезно. Особенно в игре, которую он придумал: «Полундра». Но об этом рассказ будет впереди. А в те дни, когда Слава заполнял анкету — вопросник немецкого журнала, он думал только о поездке в ГДР.

И Глебка заставал его обложенным со всех сторон томами энциклопедии, книгами и журналами. Друзья садились рядом, листали страницы, ища ответы на вопросы немецкого журнала.

Мечтать о поездке Слава мечтал, а верить не верил. Да, честно скажу — не верил. А Глебка говорил:

— Не дрейфь! Считай, что поедешь. Знаешь, никогда не надо ждать и бояться, что будет плохо, что проиграешь, промажешь, провалишься. Это же два раза переживать — один раз ожидая плохого, второй раз, когда это плохое случается. А так хоть помечтаешь о хорошем, и то хорошо. Правда?

Слава говорил:

— Правда!

Как-то, когда они с Глебкой сидели над картой Европы, Слава ему сказал:

— А знаешь, ребята в классе надо мной смеются: тоже выдумал — немцами заниматься. Они наши враги, мы их в войну били.

— Дурилы твои ребята. Так то ж были фашисты, гитлеровцы. Ты что ж, не мог объяснить там своим?

— Объяснял, Глебка. А они своё: не любим мы немецкую нацию.

— Нацию?! Глупости не болтай. Враги наши не немцы, а фашисты.

Слава хотел тоже понять всё, что Глебка ему говорил, но тот не дал ему подумать: снова, как всегда, стал вдруг подлавливать своей «Полундрой»:

— В ГДР есть город Новгород?

— Ты что?! — удивился Слава. — Скажешь тоже!

— А где город Новгород, скажи?

— «Где, где»!.. Под Ленинградом.

— Правильно. А в ГДР?

— Там нет Новгорода.

— Есть.

— А я говорю — нет! Это же наш — русский Новгород.

— Русский, а в Германии есть немецкий. Не знаешь?

Слава помолчал. А потом сказал:

— Не знаю.

И при этом подумал: «Нет, тут Глебка что-то загнул. Новгород — это же самый-самый русский город».