Сказки Патика-Эмпатика - Е. Розенблюм Страница 4

под кустами, и Патик-Эмпатик, конечно же, с писком плюхнулся туда же, чтобы увозиться в грязи и радости вместе с ними. Весёлый смех и хрюканье услышала обезьяна лангур и спустилась посмотреть, что происходит. Сперва вид чумазого Патика и кабанят насмешил её, но так как она вечно спешила без причины, не умела созерцать и наслаждаться каждым мгновением, то вскоре убежала восвояси.

Патик-Эмпатик с интересом наблюдал, как элегантно лангур перепрыгивает с дерево на дерево, как искусно выбирает самые прочные и крепкие ветки, и не выдержал: вылез из лужи и тоже полез наверх. Лангур взбирался всё выше и выше, всё быстрее и быстрее, и вскоре Патик совсем потерял его из виду. Стремясь догнать шуструю обезьяну, он засуетился и стал невнимательным, а потому приземлялся, куда придётся. И вот, когда Патик перепрыгнул с молодого дуба на старый каштан полный цветов и едва завязавшихся плодов, ветка под ним обломилась, и он полетел вниз.

***

Лангур услышал хруст ломающихся ветвей и горький плач Патика издалека и прискакал посмотреть, что случилось.

— Ушибся? — поинтересовался лангур.

— Не очень, — всхлипнул Патик.

— А чего ревёшь тогда?

— Потому что я так невнимательно прыгал.

— Да уж, прыгал ты, как бочонок с мёдом. Так ты ревёшь от горя, что ты не такой восхитительно-элегантный прыгун-чемпион, как я, а всего лишь неуклюжий еле ползущий мешок, как ты?

— Нет, я плачу потому, что сломал такую замечательную ветку. Посмотри, сколько цветов не распустится, сколько плодов не созреет…

— Ерунда, в лесу полно ветвей, цветов и плодов.

Патик посмотрел вокруг, затем вверх и зарыдал ещё горше.

— А что теперь? Ты осознал, что ты — лишь ничтожный червячок, а не совершенный король леса, как я?

— Нет, я плачу потому, что увидел, какой ужасный разлом образовался на дереве из-за меня. Посмотри, ведь лубяной сок каштана всё вытекает, и милое дерево обезвоживается, — ответил Патик, ощущая, что и его тело иссыхает.

— Ерунда, в лесу полно других деревьев, — сказал лангур.

— Деревьев, к счастью, много, но этот каштан и эта ветка — единственные и неповторимые в своём роде, — Патик снова посмотрел вверх и зарыдал пуще прежнего.

— А что теперь? — спросил лангур с надеждой. — Ты осознал, что ты — лишь облезлый кусочек кожи, а не блистательно-восхитительно-прекрасный бог вышины, как я?

— Нет, я плачу потому, что бактерии, грибки и насекомые сотнями проникают в рану, которую я нанёс бедному каштану, — сказал Патик, ощущая, что тело его раскололось на части, и сотни безжалостных микробов пожирают его изнутри.

Но тут в разговор вмешался каштан:

— Не плачь, Патик. Мне уже лучше.

— Как? Ведь я нанёс тебе такую глубокую рану. Твой лубяной сок всё вытекает и вытекает… Как остановить его?

— Волны эмпатии, которыми ты меня окутал, смягчили мою боль. К тому же я уже почти закончил производить особые молекулы, которые закроют и обеззаразят рану.

— Правда? — обрадовался Патик. — Но ведь так жаль, что эти цветы уже не распустятся, а эти плоды не созреют…

— Самое главное, что ты всё это осознаёшь. Твоя эмпатия и понимание очень радуют всех нас, особенно когда мы вспоминаем о равнодушии и эгоизме пиявищ, что царили на Земле в старые времена.

— Неужели они вас обижали? — удивился Патик-Эмпатик.

— Ещё как.

— Но почему?

— Ох, и не спрашивай, это очень длинная история, — сказал каштан.

— Каштан, миленький, расскажи мне её, пожалуйста, — попросил Патик-Эмпатик.

Каштан тяжело вздохнул и начал рассказ о том, как деревья спаслись от пиявищ.

1. Деревья и пиявища

— Давным-давно на Земле обитали пиявища. Как и все прочие звери, они жили среди нас, деревьев: днём просили у нас плоды и орехи, вечером — любовь и совет, а ночью — защиту и укрытие.

Со временем пиявища чрезвычайно размножились, и из-за тесноты стали очень нервными и раздражительными и гудели днём и ночью, как пчёлы в улье. В беспрерывном шуме и гаме они не могли слышать наши голоса и стали забывать наш язык. Пиявищам стало неуютно и страшно в лесу, поэтому они стали вырубать нас, а и из наших тел — строить себе жилища.

— Что? Какая неблагодарность! — воскликнул Патик, ощущая, как отрубают его корни, иссушая всё нутро. — Почему они платили вам злом за добро?

— К тому времени пиявища совсем забыли язык красоты-и-добра и в основном говорили либо на языке равнодушия-и-эгоизма, либо на языке зла-и-насилия. Многие из них даже не знали, что мы живые, и думали, что деревья — это неодушевлённые приспособления, предназначенные исключительно для их пользы. Они полагали, что мы существуем лишь для того, чтобы они пожирали наши плоды и семена, делали из нас жилища и разные ненужные вещи и сжигали нас, чтобы обогреть свои дома.

— Как сжигали? Разве они не видели, как больно вам сгорать в огне? — закричал Патик, ощущая, как пламя охватывает все его тело, причиняя невыносимую боль. — Неужели они были совсем бесчувственными?

— Чувства других их совершенно не интересовали. Они были очень себялюбивыми и заботились лишь о собственных интересах и удобствах, используя для этого всех и вся. Например, нас для своих нужд они вырубали в таких количествах, что на Земле почти не осталось лесов.

— Как жестоко! — Патик очень расстроился и долго думал. — Неужели пиявища не умели подключаться к вашей подземной сети и хотя бы считывать, что происходит? — наконец спросил он. — Если даже у них не было чувств, то вашу боль можно было бы понять разумом. Неужели у них не было мозга?

— Из-за своей гордыни пиявища даже не подозревали, что у нас есть своя собственная подземная сеть.

— И ни один из них не догадывался, что потоки ценнейшей информации, с помощью которой можно познать всё на свете, бегут прямо под землёй по вашим корням?

— В те времена и земли-то почти не осталось, и всё было покрыто каким-то ужасным веществом, в котором не могли жить ни животные, ни растения.

— А ваша сеть?

— Она тоже была в очень плачевном состоянии из-за интенсивной вырубки деревьев.

— Не может быть! Разве грибы, ваши братья, не помогали вам её чинить, как сейчас?

— Помогали, да ещё как! Каждый день трудолюбивые грибки восстанавливали нашу сеть с помощью грибницы, но каждый час пиявища вырубали новую часть леса, снова разрушая сеть. Под конец, разрывы были так велики, что даже самые талантливые грибки не могли их восстановить. В те времена многие деревья оказались в абсолютной изоляции. Они не знали, что происходит в мире и даже не могли сообщить своим собратьям, что живы. Тысячи деревьев умирали каждый день,