Поместье-зверинец - Джеральд Даррелл Страница 4

очень интересовало внутреннее строение гнезда, и так как Ян заверил меня в том, что оно давно покинуто своими обитателями, я снял его с пня и осторожно срезал острым ножом куполообразную верхушку. Внутри гнездо напоминало раковину улитки. От входного отверстия влево уходил проход длиной около шести дюймов, повторяя изгиб наружной стены. Не доходя до входа с противоположной стороны, он загибался и вел к просторному шарообразному помещению, дно которого было аккуратно выстлано травой и перьями. В отличие от шершавой, неровной наружной поверхности гнезда внутренние стенки прохода и комнатки были гладкими, словно полированными. Чем дольше я рассматривал гнездо, тем больше удивлялся, каким образом при помощи одного только клюва птица могла создать это чудо строительной техники. Вполне понятно, почему жители Аргентины с такой симпатией относятся к этой жизнерадостной птичке, гордо прогуливающейся в парках и садах и оглашающей воздух веселыми, звонкими руладами. Гудсон[3] рассказывает трогательную историю о паре печников, построивших гнездо на крыше одного дома. Однажды самка попала в мышеловку, и ей перебило лапы. Вырвавшись на свободу, она с трудом долетела до гнезда и там умерла. Самец в течение нескольких дней кружился около гнезда, оплакивая свою подругу, а затем исчез. Через два дня он появился снова в сопровождении другой самки. Они сразу же принялись за работу и замуровали вход в старое гнездо, где лежали останки погибшей птицы. На этом саркофаге они построили новое гнездо, в котором благополучно вывели потомство.

И в самом деле, печники обладают каким-то удивительным обаянием, оказывающим воздействие даже на самых закоренелых циников. Во время нашего пребывания в поместье один пожилой пеон[4], не отличавшийся особой сентиментальностью и, вероятно, способный без угрызений совести убить кого угодно, от человека до насекомого, торжественно заявил мне, что он никогда не обидит hornero[5]. Однажды, путешествуя верхом по пампе, он увидел на пне гнездо печника. Оно было почти закончено, стенки были еще сырыми. На одной из стенок барахтался создатель этого гнезда, попавший лапкой в петлю, образованную длинным стеблем травы, которую он использовал в качестве арматуры. Птица, вероятно, давно уже пыталась вырваться и была совершенно обессилена. Повинуясь внезапному порыву, пеон подъехал к пню, вытащил нож, осторожно отрезал травинку и бережно посадил выбившуюся из сил птичку на верхушку гнезда. И тогда произошло неожиданное.

— Клянусь вам, что это правда, сеньор, — рассказывал мой собеседник. — Я стоял в двух шагах от птицы, не больше, но она меня не боялась. Хоть она и была слаба, она все же встала на ноги, подняла голову и запела. Минуты две она пела для меня чудесную песню, а я слушал, сидя верхом на лошади. Потом она снялась с места и полетела над травой. Эта птица благодарила меня за то, что я спас ей жизнь. Птица, которая способна таким образом выражать свою благодарность, достойна того, чтобы ее уважали.

Джеки, стоявшая примерно в ста ярдах справа от меня, начала издавать какие-то тихие, нечленораздельные звуки, энергичными жестами подзывая меня к себе. Подойдя ближе, я увидел, что она пристально смотрит на вход в небольшую нору, наполовину закрытый травой. Около входа сидела маленькая сова; она была неподвижна, как часовой, и смотрела на нас круглыми глазами. Неожиданно она два-три раза быстро поклонилась, а затем снова застыла в прежнем положении. Это выглядело так забавно, что мы прыснули со смеху; окинув нас уничтожающим взглядом, сова неслышно поднялась в воздух и медленно заскользила над колыхавшейся на ветру травой.

— Нам нужно поймать несколько таких птичек, — сказала Джеки, — они мне очень нравятся.

Я согласился, так как всегда питал слабость к совам любых видов, и у меня не было коллекции, в которую не входили бы эти симпатичные птицы. Я повернулся в ту сторону, где Ян вышагивал по траве, словно одинокий, загрустивший журавль.

— Ян! — крикнул я. — Подойди сюда. Кажется, мы нашли гнездо земляной совы.

Ян подбежал к нам, и втроем мы принялись осматривать вход в нору, у которого только что сидела сова. Небольшой участок утоптанной земли, вынутой, очевидно, при постройке норы, был густо усеян блестящими панцирями различных жуков и круглыми катышками, состоявшими из крохотных косточек, пуха и перьев. Было совершенно очевидно, что нора использовалась не только для ночевок. Ян смотрел на нору, задумчиво морща нос.

— Как по-твоему, есть там кто-нибудь? — спросил я.

— Трудно сказать. Время, конечно, подходящее — птенцы, должно быть, уже совсем оперились. Беда в том, что эти совы обычно строят несколько нор, а высиживают птенцов только в одной. Пеоны утверждают, что самцы используют остальные гнезда как холостяцкие квартиры, но я в этом не уверен. Боюсь, нам придется раскопать несколько таких нор, прежде чем мы найдем то, что нужно. Если вас не пугает такая перспектива, можно попробовать.

— Я готов к любым разочарованиям, если только в конце концов мы добудем нескольких совят, — ответил я.

— Хорошо. Нам нужны лопаты и палка для того, чтобы определять направление подземных ходов.

Мы вернулись в поместье, где господин Бут, приятно удивленный тем, что мы так скоро приступили к делу, предложил нам превосходный набор садовых инструментов и дал указание одному пеону по первому нашему требованию бросать работу и оказывать нам необходимую помощь. Когда мы проходили садом, напоминая артель могильщиков, мы наткнулись на «Соню», мирно дремавшую на коврике. При нашем приближении она проснулась и сонным голосом спросила, куда мы идем. Узнав, что мы идем ловить земляных сов, она широко раскрыла голубые глаза и вызвалась отвезти нас на машине к совиному гнезду.

— Но нельзя же ехать на машине по пампе, у вас ведь не джип, — возразил я.

— А ваш отец только что поставил новые рессоры, — со своей стороны напомнил Ян.

Лицо девушки расплылось в восторженной улыбке.

— Я поеду потихоньку, — сказала она и, видя, что мы еще колеблемся, лукаво добавила: — Подумайте только, сколько гнезд мы сможем объехать на машине.

Итак, мы поехали через пампу к обнаруженной нами норе; рессоры автомобиля мелодично поскрипывали. Все мы, кроме «Сони», терзались угрызениями совести.

Нора была длиной около восьми футов и слегка изогнутой наподобие буквы С, наибольшая глубина ее достигала двух футов. Мы установили это