Альманах - «На суше и на море». Выпуск 2 Страница 40

Более сдержанный по натуре Колыванов не принимал большого участия в вечерних разговорах. Обычно он лежал на спине, закинув руки за голову, подолгу глядя в темное небо, на котором ярко горели Большая Медведица и высоко взобравшаяся Полярная звезда. Казалось, он даже и не слышал смешных рассказов, но его тихий, словно приглушенный смешок нередко присоединялся к звонкому смеху Баженовой.

Начинал обычно Лундин. Старик как бы чувствовал, что усталым людям нужно хотя бы на минуту отрешиться от забот о завтрашнем трудном дне и немного отдохнуть, не думая ни о чем. Поводом для таких разговоров служили события дня, приобретавшие в устах рассказчика неожиданно комический оттенок.

Все видели, например, как однажды Чеботарев провалился до пояса в какую-то яму. Все видели, как он побледнел, когда из ямы вдруг послышался яростный рев медведя, устроившего в ней берлогу. Чеботарев выскочил из ямы с такой быстротой, словно его подбросило в воздух. Оказавшийся рядом Лундин успел сорвать с плеча ружье, заряженное разрывной пулей, и выстрелил в поднявшегося из берлоги медведя. А вечером у костра сам Чеботарев с удовольствием хохотал над своим приключением. Лундин же говорил, что у Чеботарева с медведем произошел неприятный разговор, кончившийся изгнанием непрошеного гостя.

— Здравствуйте вам, грязноват ваш ям, да негде жить нам, — сказал якобы Чеботарев и нечаянно наступил на больную мозоль хозяина.

— Пошел прочь, бродяга, — ответил якобы хозяин и так поддал гостя лапой, что тот подскочил выше лиственницы.

И хотя еще помнилось отчаяние на лице Чеботарева, над приключением хохотали все.

Екатерина Андреевна тоже попала под обстрел. Как-то Баженова увидела на дереве поразительно красивую кошку. Екатерина Андреевна ласково позвала ее: «Кис, кис, кис!» Услышав это, Лундин обернулся к Баженовой и мгновенно взвел курки ружья. Кошка вежливо замурлыкала в ответ, но голос ее оказался слишком громким, а когда она потянулась всем своим черным телом, то оказалась такой громадной, что Екатерина Андреевна отчаянно вскрикнула. Кошка собралась для прыжка, словно стальная пружина, но прыгнуть не успела. Лундин выстрелил.

Екатерина Андреевна не слышала выстрела. Она была в обмороке. Это послужило поводом для рассказа о том, как огромная росомаха умерла от разрыва сердца, узнав, что ее приняли за кошку. И над этим случаем смеялись все, хотя происшествие было нешуточным.

Но к концу второй недели пути смешные рассказы почти прекратились. Изыскатели уставали до такой степени, что предпочитали молча лежать у огня, вытянув ноги, а порой засыпали, не дождавшись ужина. Нужно было становиться на дневку.

Утром Колыванов поднял свой отряд раньше обычного. Вышли в темноте.

На недовольное ворчание Чеботарева, что вышли рано, что ночь темная, лошадь черная и не видно, куда она идет и куда заворачивает, Колыванов пообещал к вечеру чудо.

Чудо они увидели на берегу реки Дикой. Екатерина Андреевна, определявшая будущие мостовые подходы к реке, вышла на пойму и вдруг весело закричала:

— Свет! Свет!

— Да будет свет! — в тон ей ответил Чеботарев, но пробравшись, как медведь, сквозь кусты, замер. На том берегу реки сияло электрическое зарево. Да, это был свет! И какой!

Им, привыкшим к дымному мерцанию костра, и не грезилось такое обилие света. Весь берег, казалось, сверкал огнями. Первое впечатление было таким, что они видят перед собой город.

Но вот феерическое видение рассеялось и оказалось, что огней не так уж много, они расположены в одну линию, по-над берегом. Потом выяснилось, что освещены только причал над водой да несколько домиков, но все-таки это был электрический свет.

Колыванов, едва ли не с умыслом поотставший, чтобы понаблюдать, как его спутники воспримут это «море света», вышел к пойме и сказал:

— Дикая! Первая крупная станция новой трассы. Стоянка поезда пятнадцать минут. При вокзале имеется ресторан и гостиница для путешествующих в прекрасное… — Голос у него был веселый, какого Чеботарев давно уже не слышал. Но в этом голосе снова появилась горечь, когда Колыванов добавил: — Вот этой станции Барышев и не пожелал заметить!

Он обращался к Екатерине Андреевне, и Чеботареву стало неловко. Ну за что он ее казнит? Ведь она делит с ними все трудности пути, она честно проверяет предложение Колыванова и, конечно, поддержит его, если Колыванов прав. Но по привычке к подчинению промолчал. Зато Лундин ворчливо сказал:

— Ты им сначала станцию покажи, Борис Петрович, нечего огнями приманивать!

Подойдя к воде, Лундин вскинул ружье и дважды выстрелил.

От противоположного берега сразу же отчалила лодка, словно их давно здесь поджидали.

Перевозчик ловко подогнал к ним лодку, оперся на шест и насмешливо сказал:

— С опозданьицем вас, Борис Петрович! Охотники-то давно протопали. Помылись в баньке, передневали и пошли три дни назад.

Упоминание о бане приободрило всех. Екатерина Андреевна глубоко вздохнула: неужели возможен отдых? И с каким-то страхом взглянула на Колыванова. Тот, заметив ее взгляд, сухо сказал:

— Здесь будет дневка…

— А как же, — подтвердил словоохотливый перевозчик, — у нас все останавливаются. Вот и нынче человек тридцать ночует. Но Христина Харитоновна ждет, ждет. Цельный домик отвела…

— А она разве здесь? — удивился Колыванов.

— Два дня как приехала. Лесозавод, слышь, здесь будет, железнодорожная станция. Чудеса да и только! В поход готовится, как снег выпадет, пойдут парму обмерять. Меня в проводники взяли, — хвастливо закончил он.

— Уж из тебя проводник! — насмешливо сказал Лундин. — Если собачьего голоса из деревни не слыхать, тебе сразу знобко становится.

— А кто тут алмазные прииски разведывал? Кто? — загорячился перевозчик. — Кто по Ниму тропу проторил? Кто в Колчимские болота твоего сына проводил?

— Значит, Григорий прошел? — встревожился Лундин.

— Я же тебе говорю, три дня назад тронулся. Я их до самой кромки провел. Ног не хотел мочить, а то бы не отстал. Ноги у меня воды не переносят после алмазных приисков…

Лундин, Колыванов и Чеботарев уложили в лодку снаряжение, Баженова прошла по воде, перешагнула через борт и уселась на узкой скамейке. Руки упали, спина согнулась. Она была на пределе утомления. Только когда лодка толкнулась в противоположный берег, до нее, как сквозь сон, донесся приятный женский голос:

— Ну, здравствуйте, Борис Петрович! — И после паузы: — О, да с вами женщина идет? Как вам не стыдно брать городского человека в такой трудный путь!