Джеральд Даррелл - Под пологом пьяного леса Страница 43

— Он сказал, чтобы мы отпустили всех, — ответил я.

— Но это же невозможно! — возмутилась Джеки. — Мы не можем отпустить всех, многие не проживут на воле и двух минут. Некоторых мы должны взять с собой, даже если придется оставить большую часть нашей одежды.

— Видишь ли, если даже мы отправимся голыми, мы не сможем взять с собой больше трех или четырех самых маленьких зверьков.

— Что ж, это все-таки лучше, чем ничего.

Я тяжело вздохнул.

— Ладно, пусть будет по-твоему. Но мы все равно должны решить, кого оставить, кого взять с собой.

Некоторое время мы молча размышляли.

— Во всяком случае, Сару-то мы должны взять, — проговорила наконец Джеки. — Ведь она еще совсем маленькая и вряд ли выживет без нас.

— Да, конечно… но не забудь, что она страшно тяжелая.

— Дальше идет Кай, — продолжала Джеки, увлекаясь своими спасательными работами. — Мы не можем оставить его… и Пу тоже, бедняжку. Ведь они совсем ручные, и если их отпустить, они подойдут к первому встречному и могут поплатиться за это жизнью.

— Я обязательно должен захватить пару оранжевых броненосцев, это слишком большая редкость, чтобы бросать их, — радостно сказал я. — Да, и рогатых жаб тоже, и этих смешных черных лягушек.

— И кукушек, — подхватила Джеки. — И соек: они слишком ручные, чтобы оставлять их на произвол судьбы.

— Постой! — сказал я, опомнившись. — Если продолжать в том же духе, придется взять весь зверинец, и для нас самих не останется места в самолете.

— Я уверена, что эти несколько животных весят очень немного, — убежденно заявила Джеки. — А клетки для них на время поездки можно сделать полегче.

— Да, разумеется. Попробую соорудить их из проволоки.

Воспрянув духом при мысли, что, может быть, нам удастся спасти хотя бы несколько собранных нами животных, мы приступили к работе. Джеки принялась упаковывать вещи, разделив их на две части — те, которые мы должны были взять с собой, и те, которые можно было свободно оставить; в число первых входили магнитофон, пленки и тому подобное, в число последних — одежда, полотенца, сети, ловушки и так далее. Я вооружился ножницами, мотком проволоки и рулоном тонкой металлической сетки и приступил к изготовлению легких, но достаточно прочных клеток, в которых можно было бы довезти животных до Буэнос-Айреса. Это была нелегкая работа, так как металлической сетке нужно было придать нужную форму, прошить ее проволокой, а затем прощупать и заделать все острые концы. После двух часов работы я сделал одну клетку, достаточно большую, чтобы в ней поместилась Сара; мои руки и пальцы были окровавлены и исцарапаны.

— Как у тебя дела? — спросила Джеки, появившись с чашкой горячего чая.

— Прекрасно, — ответил я, осматривая израненные пальцы. — Мне кажется, я отбываю пожизненное заключение в Дартмуре. Готов поклясться, что по сравнению с этой работой труд каторжников выглядит детской забавой.

Я продолжал калечить свои руки, Джеки принимала у меня готовые клетки и обшивала их мешковиной при помощи длинной штопальной иглы. Так к десяти часам вечера мы соорудили клетки для всех животных, которых хотели взять с собой. Клетки вышли очень легкие, так как были сделаны из одной проволоки и мешковины, но в то же время достаточно теплые и прочные. Разумеется, они были не особенно просторны, но суточное путешествие в Буэнос-Айрес животные могли перенести в них без всякого вреда для себя. Самой тяжелой была клетка Пу; поскольку он имел разбойничью повадку вырываться из заключения, пришлось закрепить клетку на деревянном каркасе. Усталые и измученные, мы еле добрались до своих постелей.

— Завтра утром начнем выпускать животных, — сказал я, выключая свет и думая о том, что это занятие будет не из приятных.

На следующий день я тянул с освобождением животных до последнего момента, пока у меня не осталось никаких оправданий для проволочки. Первой я решил выпустить тигровую выпь. Ее крыло полностью зажило, и в сочетании с отвратительным характером птицы это избавляло меня от угрызений совести и сомнений в том, сумеет ли она сама позаботиться о себе. Я вытащил выпь из клетки, не обращая внимания на ее громкие протесты, отнес к краю небольшого болота, граничившего с нашим лагерем, и посадил на дерево. Выпь сидела на ветке, пьяно покачиваясь взад-вперед и издавая громкие удивленные крики. Следующим на очереди был Дракула, гололицый ибис. Пока я нес его к болоту, он возбужденно щебетал, но как только я посадил его в высокую траву и пошел прочь, он встревоженно пискнул и бросился за мной. Я снова взял ибиса на руки, отнес его на болото и побежал домой, преследуемый истерическими воплями перепуганной птицы.

После этого я занялся попугаями, которых мне с большим трудом удалось выгнать из клеток. Оказавшись на воле, они расселись на ветках ближайшего дерева и периодически оглашали воздух оглушительными криками. Как раз в этот момент я услышал пронзительное торжествующее чириканье и, обернувшись, увидел, что Дракула возвращается в лагерь. Я схватил его и снова отнес на болото, но тут же обнаружил, что тигровая выпь с решительным видом быстро приближается к лагерю, тяжело перелетая с ветки на ветку. Отогнав обеих птиц к болоту, я начал выгонять из клеток чернолицого ибиса и кариам. С горя я сделал большую ошибку, выпустив обеих кариам одновременно, и не успел опомниться, как в меня полетели пух и перья, а воздух огласился негодующими криками птиц, стремившихся доказать друг другу свое превосходство. Разняв их при помощи метлы, я отогнал кариам в кусты подальше друг от друга. Разгоряченный, взволнованный и немало возмущенный тем, что птицы не поддерживают меня в моей трудной деятельности, я вдруг заметил, что попугаи, воспользовавшись случаем, спустились с деревьев и теперь сидят рядком на крышах своих клеток, глядя на меня печальными глазами и дожидаясь, когда я открою дверцы и пущу их домой.

Я решил на время оставить птиц в покое и занялся млекопитающими и пресмыкающимися. Отобрав двух броненосцев, которых мы собирались взять с собой, я прогнал всех остальных в близлежащие кусты. Других животных я рассадил кружком вокруг лагеря, чтобы им виден был простор равнин: я надеялся, что они не доставят мне особенных хлопот. Лучше всех вели себя пресмыкающиеся; к моему облегчению, они не собирались оставаться в лагере и довольно быстро уползли в болото. Решив, что я достаточно поработал в это утро (по крайней мере с точки зрения животных), я отправился домой перекусить.

Ленч прошел в хмуром молчании; покончив с едой, мы вернулись в лагерь, чтобы заняться остальными нашими питомцами. Зрелище, представшее нашим глазам, было бы чрезвычайно забавным, если бы не было печальным.