Джеральд Даррелл - Под пологом пьяного леса Страница 5

— Есть у нас чем обернуть руки? — спросил я. — Что-нибудь поплотнее, носовой платок слишком тонок.

«Соня» сбегала к машине и вернулась со старым, замасленным полотенцем. Обернув его дважды вокруг руки, я предпринял вторую попытку. На этот раз мне удалось схватить одного из птенцов. Полотенце спасало мою руку от ударов клювом, но он все же добрался до меня когтями.

Крепко вцепившись в полотенце, совенок уже не отпускал его, и лишь с большим трудом нам удалось высвободить птенца и затолкать в мешок. Его брат, оставшись в одиночестве, утратил волю к сопротивлению, и мы справились с ним сравнительно легко. Разгоряченные, выпачканные в земле, но очень довольные, мы вернулись к автомобилю. Остаток дня мы колесили по пампе, высматривая, из каких мест в траве вылетают земляные совы. Обнаружив такое место, мы отыскивали нору и начинали ее раскапывать. Предсказания Яна оправдались, чаще всего наши раскопки оканчивались безрезультатно, но все же к концу дня, раскопав, наверное, в общей сложности несколько миль подземных ходов, мы вернулись в поместье с восемью птенцами земляных сов. Наши пленники сразу же принялись истреблять мясо и жуков в таком количестве, что у нас невольно возник вопрос, явилось ли их исчезновение таким уж БОльшим горем для родителей и не восприняли ли взрослые совы похищение своих отпрысков как акт милосердия с нашей стороны.

За первыми нашими трофеями вскоре последовали другие. На следующий день после поимки совят пеон принес в дом коробку, в которой сидели два только что оперившихся птенца кукушки гуира. Эти птицы широко распространены в Аргентине, а еще больше их в Парагвае. По форме и размерам они напоминают скворцов, но на этом сходство кончается, так как гуира имеют бледное коричневато-кремовое оперение с зеленовато-черными полосами, растрепанный рыжеватый хохолок и длинный, как у сороки, хвост. Эти птицы живут в лесах и кустарниках стайками по десять-двадцать особей и выглядят очень красиво, когда дружно перелетают с куста на куст, паря в воздухе, словно бумажные голуби. Мне нравилось наблюдать гуира в полете, но я не интересовался всерьез этими птицами, пока мне не принесли двух птенцов. Открыв коробку, я сразу обнаружил, что гуира совершенно не похожи на каких-либо других птиц. Я убежден, что с момента поимки птицы потеряли рассудок, и ничто не заставит меня изменить мое мнение. Птенцы сидели на дне коробки, широко расставив лапы, вытянув длинные хвосты и подняв взъерошенные хохолки, и спокойно смотрели на меня бледно-желтыми глазами с таким отсутствующим, мечтательным выражением, как будто прислушивались к какой-то далекой волшебной музыке, недоступной грубому слуху представителя млекопитающих. Затем одновременно, словно хорошо сыгравшийся ансамбль, они еще выше подняли растрепанные хохолки, раскрыли желтые клювики и издали ряд громких истерических криков, похожих на пулеметную очередь. После этого они опустили хохолки и тяжело вылетели из коробки; один из птенцов сел мне на руку, второй на голову. Тот, что сидел на руке, издал радостный, кудахтающий звук, бочком подпрыгнул к пуговицам на рукаве куртки и, снова задрав хохолок, принялся с ожесточением их клевать. Тот, что сидел на голове, захватил клювом изрядный пук моих волос и, поудобнее расставив лапки, попытался выдернуть их.

— Когда этот человек поймал птенцов? — спросил я у Яна, удивленный таким нахальством и доверчивостью птиц.

Последовал короткий разговор на испанском языке, затем Ян повернулся ко мне.

— Он говорит, что поймал их полчаса назад.

— Этого не может быть, — возразил я, — птицы ведь совсем ручные. Вероятно, они у кого-нибудь жили и недавно улетели из клетки.

— Да нет же, гуира всегда так себя ведут.

— Они всегда такие ручные?

— Да, птенцы гуира вообще никого не боятся. С возрастом они умнеют, но ненамного.

Птенец, сидевший на моей голове, убедился в невозможности снять с меня скальп, спустился мне на плечо и захотел узнать, насколько глубоко входит его клюв в мое ухо. Я поспешно снял его с плеча и посадил на руку, где сидел его брат. Они встретились так, словно не виделись целую вечность: подняв хохолки и нежно глядя друг другу в глаза, они заверещали со скоростью дрели. Когда я открыл дверцу клетки и поднес к ней руку, обе птички прыгнули внутрь и поднялись на жердочку с таким видом, словно родились в неволе. Удивленный такой беспечностью, я отправился на поиски Джеки.

— Пойди посмотри наше новое приобретение, — сказал я, увидев ее. — Настоящая мечта коллекционера.

— А что это такое?

— Пара птенцов кукушки гуира.

— А, ты имеешь в виду этих рыжих птичек, — разочарованно ответила Джеки. — Не нахожу в них ничего интересного.

— Да ты пойди и посмотри на них, — настаивал я. — Это в самом деле пара самых странных птиц, с которыми я когда-либо имел дело.

Гуира сидели на жердочке и охорашивались. Заметив нас, они на мгновение прервали свое занятие, окинули нас взглядом блестящих глаз, протрещали краткое приветствие и снова занялись туалетом.

— Да, вблизи они действительно более привлекательны, — согласилась Джеки. — Но все равно непонятно, чего ты с ними носишься.

— Ты не замечаешь в их поведении странностей?

— Нет, — ответила она, внимательно рассматривая птиц. — Мне очень нравится, что они ручные. Это избавит нас от кучи хлопот.

— В том-то и дело, что они совсем не ручные, — торжествующе заявил я. — Их поймали всего полчаса тому назад.

— Чепуха! — твердо возразила Джеки. — Ты только посмотри на них, сразу видно, что они привыкли жить в клетке.

— В том-то и дело, что нет. Если верить Яну, в этом возрасте они страшно глупые, их легко ловить, и они совсем как ручные. С возрастом они набираются ума-разума, но тоже не очень-то.

— Да, действительно очень странные птицы, — проговорила Джеки, пристально рассматривая их.

— Они кажутся мне не совсем нормальными, — заметил я. Джеки просунула палец сквозь сетку и поманила ближайшего птенца. Без малейших колебаний тот подскочил к решетке и подставил свою головку, как бы для того, чтобы ее погладили. Его братец, сверкая от возбуждения глазами, немедленно взобрался ему на спину и потребовал свою порцию ласки. Так они сидели один на другом, забыв обо всем и слегка раскачиваясь взад-вперед, а Джеки почесывала им шейки. Птенцы с наслаждением принимали массаж, хохолки их постепенно поднимались, головы запрокидывались клювом вверх, глаза закатывались в экстазе, перья на шее вставали торчком, и сами шейки вытягивались все больше, напоминая уже не шеи птиц, а какие-то покрытые перьями шеи жирафов.

— Нет, они определенно ненормальные, — повторил я, когда верхний птенец слишком далеко вытянул шею и, потеряв равновесие, свалился на дно клетки да так и остался сидеть там, хлопая глазами и недовольно кудахтая.