Нина Емельянова - Колбат Страница 5

– А какая будет собака? – спросила Лена. – Хабитус?

– Ну нет, Хабитус – незаменимый пес, ему надо пожелать много лет службы в армии. Выбраковываем сейчас двух забайкальских лаек: Гвоздя и Колбата. Какого хотите, такого и возьмем.

– А кошку он будет трогать?

– Ну, это будет видно потом, Ленушка, – ответил отец, – сейчас решим вопрос принципиально.

Мы единогласно решили взять собаку, и вечером у нас появился Колбат.

Это был черный, недоверчивый и, на первый взгляд, хитрый, пронырливый пес. Его привел на поводке товарищ Савельев, вошел с ним в переднюю и приказал:

– Сидеть!

Колбат послушался и сел напротив нас и Савельева, но все время оглядывался и переминался с лапы на лапу, будто хотел вскочить. Савельев отстегнул карабин поводка, погладил Колбата по голове и сказал:

– Тут будешь теперь жить.

Колбат мгновенно проскочил в столовую и шумно занюхал воздух, водя носом по полу и стенам, становясь передними лапами на стулья и столы.

– Кошку чует, – сказал Савельев. – У вас есть кошка? – И на утвердительный ответ Лены прибавил коротко и выразительно: – Кошечку поберегите.

Колбат сразу не показался мне красивым. Он был матово-черный, ростом с немецкую овчарку, но короче туловищем, с густой прямой шерстью и пышным хвостом, закинутым на спину. Уши у него были острые, но правое стояло прямо, а левое сламывалось на половине и нависало над глазом, как козырек. Из-под козырька хитро смотрели темные блестящие глаза. Клыки, совершенно белоснежные, приподнимали темную верхнюю губу. Грудь у него была прекрасная: широкая, мускулистая и от шеи вниз покрыта белой блестящей шерстью. Дальше, под грудью, эта белая опушка суживалась и шла по животу неширокой полосой. Это мы сразу увидели, потому что Колбат подскочил к окну и, поднявшись на задние лапы, уперся передними на письменный стол Лены, как бы собираясь выскочить в окно на улицу.

Выражение его морды было злое, хлопотливо-настороженное, но, обведя нас подозрительным взглядом, он словно понял, что не время выкидывать фокусы, и, соскочив на пол, снова начал яростно нюхать все в комнате. Савельев внимательно смотрел на него.

– Хорошая собака, – сказал он, – только что с ней случилось, товарищ начальник, не могу понять. Вожатого своего слушает нехотя, а как на пост посылать, метров сто еще бежит ладно – прямо и быстро, – потом вдруг убавит ходу, остановится. Смотришь, заинтересовался чем-то в стороне: подбежит к кусту, пенек обнюхает… И вовсе забудет, куда он направлен. А если увидит чужую собаку, обязательно к ней подскочит, нарычит, нагонит страху… И тут его хоть не зови! Сколько раз приходилось разыскивать его после ученья.

– А разве не вы его вожатый? – спросила я.

– Был в прошлом году, а когда меня старшим собаководом назначили, передал Понтяеву. Колбат ничего, вроде к Понтяеву привык, только скучно стал работать, неохотно, и отвлекается. А вот теперь и вовсе разбаловался. Уж так себя на комиссии оконфузил! У него, товарищ начальник, какие-то думы свои, а раньше это ж огненный был пес!

Савельев так хорошо говорил, вдумчиво и ласково, что мне он еще больше понравился, хотя я давно его знала. В прошлом году Савельев учился у меня в группе малограмотных и хотя был не блестящих способностей, но упорно и настойчиво занимался, так что теперь читал прекрасно и совершенно грамотно писал. Он был высок ростом, с чистым приятным лицом и спокойными движениями, но, если ему что-нибудь не давалось, горячился и волновался. Я подумала, что Колбат будет непременно скучать по нем, и сказала об этом.

– Будет! – уверенно сказал Савельев. – И я буду скучать. Так я же буду заходить, проведывать. А ко мне его пусть Лена приводит, только не тогда, когда я собак тренирую. Колбату неловко будет: не любит он, чтобы я с кем из собак занимался. Он самолюб.

– Товарищ Савельев, – спросила Лена, – а его погладить можно?

– Подожди, – сказал отец, – сейчас увидим, – и, ухватив пробегающего Колбата за ошейник, хотел погладить.

Колбат оскалил зубы, сверкнувшие влажной ослепительной белизной на черной шерсти, и заворчал глухо и грозно.

– Легче, товарищ начальник! Фу, Колбат! – крикнул Савельев, запрещая этим «фу» Колбату трогать Андрея.

Но Андрей уже сидел на корточках против собаки и, крепко ухватив ладонями его морду, покачивал ее ласково направо и налево, приговаривая:

– Ах, какой злой пес! Ах, какой злой пес!

Колбат упирался лапами, стараясь освободить морду, рычал все грознее и громче, даже белки глаз порозовели и верхняя губа, подрагивая, поднялась над зубами; Андрей не отпускал его.

Савельев шагнул вперед и протянул руку, чтобы ухватить Колбата за ошейник в случае чего. Но уже нам всем становилось ясно, что Колбат хотя и сердится, но кусаться не будет. И вдруг Андрей легко разжал руки и, сказав последний раз: «Ах, какой злой пес!» так, что все поняли, что пес совсем не злой, разрешил Лене:

– Можно погладить.

Лена не испытывала страха перед собаками и, обхватив Колбата за шею, как Хабитуса, стала гладить его по спине. Колбат наёршил было шерсть на спине острым гребнем, хотел вырваться, но вдруг смешно сел прямо против Лены, свесив половину левого уха. Тут я рассмотрела, что ухо у него было когда-то перебито или, вернее, порвано в каком-то сражении с собаками и так и осталось согнутым наполовину. Сейчас он был совсем забавный: согнутое ухо придавало ему какое-то настороженно-внимательное выражение, лапы его разъехались на гладком полу и грудь от этого казалась еще более мощной. Крепкий и сильный был пес.

– Колбат полюбит вас, товарищ начальник, – сказал Савельев, – а к детям он всегда ласковый. Ты, главное, Лена, его не бойся, а как привыкнет к тебе – занимайся с ним, а то ему тоскливо будет. Придешь ко мне, я тебе покажу, как его на барьер посылать, как с ним обходиться. Ведь он умнейший пес, а сила какая! Пошлешь его взять забор – перемахнет любой, только скажи: «Барьер!»

Савельев рассказал, когда и чем кормить Колбата, посоветовал во время прогулки привязывать его часа на два на поводок во дворе, потому что пес привык в собачьем городке быть привязанным у своей будки, да и душно ему будет в комнатах, указал Колбату место у двери, на козьей шкурке, где он будет спать, и, спросив: «Разрешите идти, товарищ начальник?», погладил Колбата и вышел. Колбат кинулся за ним к двери, но Андрей крикнул ему: «Фу!», и пес остановился, но на шкурку не пошел, а уселся против двери. Подняв голову, он долго смотрел, что-то нюхал около себя и тут, посередине передней, и лег, настороженно держа голову и вытянув вперед лапы.

Этим же вечером произошло столкновение с кошкой. Колбат лежал все там же, в передней у двери, в которую ушел Савельев. Он наелся и с удовольствием грыз унесенную сюда кость, прижимая ее лапой. И вдруг услышал, что в противоположную дверь, отделенную от него широкой столовой и передней, кто-то зацарапался. Вероятно, Колбат усмотрел, как между двумя половинками двери просунулась сначала лапа, а за ней и вся белая Ленушкина кошка… Мы в это время сидели в столовой с Леной. Она учила уроки и тоже не обратила внимания на очень обычное для нас появление кошки.