Айвен Сандерсон - Карибские сокровища Страница 51

Стоянка наша была ненадежна — мы все еще практически находились в море, а ветер по-прежнему набирал силу. Утолив голод, мы вынесли официальную благодарность нашему цилиндру и поспешно завели мотор, пока он не опомнился от наших комплиментов. Все улеглись спать, а я с удовольствием снова встал к штурвалу и тихо повел судно вдоль левого берега; через несколько часов широкое устье сузилось до размеров нормальной реки, и море наконец скрылось за поворотом. Тогда я бессердечно разбудил команду, мы вошли в небольшую бухточку и встали на якорь. Через десять минут все уже спали.

Но и на этот раз сон был недолог. Проснувшись, мы обнаружили, что из нас образовалась «куча мала», а когда выкопали Альму, оказавшуюся в самом низу, то страшно развеселились — вид у нее был препотешный. Она была с ног до головы измазана черной соляркой.

Моторка накренилась под углом в сорок пять градусов. Трюмная вода, теплая и маслянистая, незаметно залила и нас, и добрую половину наших пожитков, а мы даже не почувствовали. Выглянув за борт, мы не увидели реки. Ее не было — видна была лишь сплошная илистая мель: мы позабыли, что уровень реки зависит от приливно-отливных течений. Кроме того, по закону подлости мы причалили и бросили якорь как раз над громадным стволом топляка, поэтому зацепились за него килем и почти перевернулись. После этого мы спали спокойным сном на крыше каюты, попахивая, как нефтеочистительный завод.

На высоком берегу над бухтой мы обнаружили заброшенную обветшалую хижину, которую тесно обступили заросли бамбука и высоких трав. Туда мы перенесли наше подмокшее имущество, развели большой костер и по мере возможности подсушили над мим свои вещички, развесив их на шестах, а потом устроили сытный горячий обед и решили денек отдохнуть. Выпив множество чашек горячего дымящегося кофе, выкурив несколько благодатных сигарет, переодевшись в сухое, мы два часа просидели, любуясь красными попугаями ара, пролетающими над рекой, и игрой солнечных лучей на водяной ряби, но вдруг соскучились и принялись гоняться за ящерицами, переворачивать коряги и рыться в древесной трухе, разыскивая всякую мелкую живность.

Около полудня, продолжая вышеописанную деятельность в тенистой роще высоких бамбуков, я услышал легкие, осторожные шажки по другую сторону гребня. Они приближались с чрезвычайной осторожностью, внезапно прерываясь; в эти паузы я старался задержать дыхание и замереть. Неведомое существо подходило все ближе и ближе, но вдруг побежало направо. Краешком глаза я видел, как шевелятся молодые ростки бамбука. Я повернул голову очень медленно, но ничего не увидел, хотя слышал движение в нескольких ярдах от себя. Потом легкий бриз тронул бамбук, солнечные зайчики, густо усеявшие лесную подстилку из опавшей листвы, тронулись с мест и тихонько закружились — и я понял, что смотрю в упор на незнакомое животное, которое отвернулось от меня, как пугливая лошадка. Оно стояло на открытом месте, но стало видимым только тогда, когда солнечные зайчики закачались и поплыли, потому что все его тело было покрыто такими же солнечными пятнышками по темно-бурому фону. Животное совершенно сливалось с окружающей растительностью, становилось невидимкой.

Робкое создание решило наконец, что я то ли мертвый, то ли неодушевленный, но во всяком случае безобидный предмет, и потихоньку стало подходить поближе, однако ни разу не взглянув мне прямо в глаза. Я быстро понял, почему оно рискнуло приблизиться ко мне. Животное шло по еле заметной узенькой тропинке, на которой я залег, и подошло так близко, что я мог дотронуться до него рукой. Остановившись, оно не трогалось с места добрых три минуты, глядя на меня с очень озадаченным и встревоженным видом. Так мы и созерцали друг друга.

Это была пака (Coelogenys раса). Пака — грызун, нечто вроде улучшенного варианта простой крысы, хотя она более близка к морским свинкам, чем к нашим серым крысам, — ростом она примерно фут, длиной — фута два. Пака напоминает какую-то мелкую антилопу, точнее, оленька, особенно по окрасу. Ее образ жизни и поведение тоже напоминают скорее копытных, чем грызунов, — она пасется и ведет бродячий образ жизни под пологом леса. В Южной Америке, где нет ни антилоп, ни оленьков, ни разных козьих пород, которые занимают соответствующие ниши в экосистемах Азии и Африки, их место в природе заняли грызуны. В здешних лесах из копытных обитают только тапиры, олени и пекари, и остается достаточно места для других растительноядных быстро бегающих животных. Их место и занимают несколько видов грызунов. Среди них наша знакомая, пятнистая пака, затем агути (Dasyprocta), которая встретится нам дальше от берега, и, наконец, самый диковинный из всех грызунов — капибара (Hydrochoerus capivara), которая крупнее среднего кабана, хотя на самом деле она просто морская свинка-переросток и пасется на роскошных травах в поймах рек как невиданная порода свиней.

Все три вида крайне пугливы, и агути часто погибают из-за панического страха, как это случилось дважды у нас на глазах: один раз в клетке, когда животное сломало шею, пытаясь выскочить в закрытую дверь, а другой раз — на свободе, когда агути опрометью бросилась в сухое русло реки и разбилась об острые камни. Пака приходит в ярость, если ее трогают, а ее передние зубы — четыре стальных стамески шириной в четверть дюйма — могут нанести ужасные раны. Приручается она крайне редко. А вот капибара совершенно другая — это самое благовоспитанное, ласковое и обаятельное из всех живых существ. Мы держали одну капибару дома, и такого милого, славного животного я никогда не встречал.

Это замечательное создание жило без привязи у нас в саду, где обычно лежало под кустиками в позе льва, сохраняя на своей мордочке, напоминающей лошадиную, выражение исключительного величия и невозмутимого достоинства. Увидев нас, зверек только поворачивал голову, но стоило его позвать, как он чрезвычайно церемонно поднимался и шествовал к нам размеренным торжественным шагом. Альма была фавориткой ее высочества капибары ввиду того, что приносила поджаренный арахис; капибара высокомерно его принимала, нежно и аккуратно беря с ладони по две штуки за раз мягкими губами, точь-в-точь как лошадь. Без малейшей суеты и спешки это величественное существо приближалось во время обеда к нашему столу и мирно стояло поодаль, время от времени издавая еле слышные жалобные звуки, похожие на свист или писк. Очевидно, так она выражала легкое недовольство — во всяком случае, пока ей не предлагали еду, она упорно отказывалась уходить.

Как-то раз она решила покинуть наши владения. В этом действии не было ничего напоминающего побег: неторопливо прогулявшись по главным улицам Парамарибо, она нанесла визит солдатам в воинских бараках и, как видно, решила, что трава там получше, да и воинская дисциплина ей импонировала. На следующий день она явилась к нам с веревкой на шее, в сопровождении капрала в полной форме. Животное было полно такого достоинства, что посрамило бы всех наших четвероногих любимцев. Я иногда представляю себе, как она невозмутимо шествует солнечным весенним утром по Гайд-парку в суконной синей попонке или украшает своим присутствием утренний променад в Булонском лесу. Ее внешность поразила бы публику, но она не вызвала бы ни малейшего недовольства, потому что ее рыжая шкурка всегда была безукоризненно чистой.