Вячеслав Пальман - Песни чёрного дрозда Страница 53

Небольшую передышку Бережной сделал только перед самой поляной, метров за семьсот от стада. Начало тихо светать.

— Вот так, — скомандовал он. — Три потайки сделаем, там, там и там. — Он показал на смутно синеющий склон. — Сам вас разведу и усажу, а дальше по обстоятельствам. Кому повезёт, кому нет — не взыщите. Оленей погоним чуток вниз, они пойдут не круто, наискосок уходить будут, понятно? Не зевайте.

— Бить только рогача. — Капустин слегка повысил голос. — Ланок запрещено, молодняк тоже. На этот счёт закон строгий…

Охотники переглянулись. Их лица смутно белели в предрассветье. Напоминание в одно ухо влетело, в другое вылетело. На войне как на войне.

— Обождите здесь, — сказал дядя Алёха Капустину и повёл двух гостей вправо, где над густым орешником темнели головки огромных камней. С них поляна просматривалась более чем наполовину. Она была пуста. Сизая от росы трава делала её в этот час похожей на застывшее сонное озеро.

Остальных он увёл на взгорье слева от поляны. Там навстречу им из леса тихо вышел второй лесник. В брезентовом плаще с островерхим капюшоном он выглядел хмурым лесным бродягой.

— На месте? — спросил дядя Алёха.

— Куда же им деваться? Спят. Скоро выйдут на луг, вот только развиднеется.

Вернувшись к Капустину, «Сто тринадцать медведей» хорошенько огляделся и, наметив впереди плоское возвышение, удовлетворённо кивнул:

— Вон туда…

Капустин забрался на камень, подтянул за собой винтовку.

— Ветки закрывают, — пробормотал он.

— А мы их проредим. — Бережной прошёл вперёд, срезал часть веток. — А другие оставим, товарищ начальник, для укрытия.

— Сам где будешь?

— Туточки, рядом с вами, только внизу. Вдвоём не проглядим.

И все стихло вокруг поляны. Небо синело, наливалось светом. Капустин поднял бинокль и тотчас увидел стадо. Белесые тени отделились от густой стены кустарника, на тёмном фоне листвы более отчётливо рисовались безрогие ланки и подростки. Рогач стоял сзади, возвышаясь над стадом. Да, кажется, лесник не преувеличивал. Экземплярчик поистине редкостный.

Сердце у Капустина забилось часто-часто, он раза три глубоко вздохнул, чтобы унять его, и придвинул винтовку под руку. Отсюда до оленей метров пятьсот. Если они побегут на него, можно подпустить метров на сто — полтораста, и тогда… Мгновенный страх похолодил ему ноги: стрелять по оленю — преступление. Но он отогнал угрызения совести. В самом деле, чего бояться? Разве он не вправе? И вообще рассуждать и думать нужно было, когда приглашал на «королевскую охоту», как выразился в первом разговоре с друзьями. Теперь ничего уже не изменишь.

Давно в заповедном лесу не собиралось столько вооружённых людей!

На рассвете около поляны все стихло. И тогда на подходе к поляне послышались осторожные шаги одинокого человека, который всю дорогу ловил впереди себя шорохи движения, глухие голоса, звяканье металла — и вдруг у самой поляны потерял ориентир. Сколько ни вслушивался, все напрасно. Насторожённая предрассветная тишина. Петро Маркович остановился, но тут же догадался, что браконьеры пришли на место и затаились. Где их сыскать, чтобы вовремя схватить за руку?

Он свернул с тропы, поднялся на противоположный склон и оттуда стал наблюдать. Вот колыхнулась ветка, белесая изнанка листа указала, что под кустом кто-то есть. Вон ещё взбугрилось что-то тёмное на плоском камне. Кажется, спина лежащего человека.

Семёнов заторопился. К дьяволу осторожность! Все эти сложные ходы с разведкой, с ожиданием Котенко, учителя и других верховых показались ему лишними. Сейчас нужно только одно — предотвратить убийство, иначе будет поздно. Убитых зверей не вернёшь, значит, нужно до выстрелов действовать решительно и скоро. Улики? А разве присутствие вооружённых людей в заповеднике — недостаточная улика?!

Петро Маркович торопливо спустился с высотки и, клацнув затвором, уже не таясь, пошёл туда, где колыхались потревоженные ветки. Он не сделал и сотни шагов, как до слуха его донеслись звуки, которые ни с чем не спутаешь: чиркнул металл о камень, звякнуло стремя, послышался скрежет кованого копыта. Едут долгожданные.

Лесник изменил направление и вышел на тропу. Архыз рвался, он чуял чужих.

— Здесь они? — тихо спросил зоолог, сползая с седла.

— Все в потайках сидят. Скорей надо. Видишь большие камни? Там кто-то лежит. Иди прямо до камня, а я возьму правей, там у них тоже засидка. Может, овчара спустишь? Только живей, не ровен час…

— Спугнёт, — сказал лейтенант. — Мы без овчара.

Учитель, неузнаваемый в чёрном ватнике и с двустволкой, побежал следом за лесником. Остальные двинулись к плоскому камню.

Утреннюю задумчивость леса разорвал пронзительный, разбойный свист. Бережной дал сигнал лесникам — сгонять.

Архыз рванулся, Котенко еле удержал поводок. С решительным выражением враз ожесточившегося лица он подтянул к себе овчара и отщелкнул цепочку.

— Иди!

— Не стрелять! — громко закричал Семёнов. — Не стрелять!

Он прежде всех успел к браконьерам, за ним Борис Васильевич. Они возникли позади затаившихся охотников с такой ошеломляющей внезапностью, что даже бывалый снабженец струсил и растерялся. Винтовочный ствол пребольно упёрся ему в спину.

— Ружья на землю! — охрипшим от гнева голосом приказал Семёнов. — Живо!.. И не оглядываться!

— Да кто вы такой? — Грузный снабженец в замшевой куртке чуть замешкался, готовый обернуться, но увесистый удар прикладом между лопаток уложил его носом в прелую хвою.

Человек в пенсне выхватил у всех троих ружья. Лесник скомандовал подняться, положить руки на голову и идти, не оборачиваясь, вниз, на только что покинутую тропу.

И вот тогда, раздирая влажную тишину, левее их коротко грохнул один винтовочный выстрел, тут же второй, а с левого края поляны донёсся шум ломающихся веток, топот и ожесточённое рычание, от которого мороз по коже…

Семёнов пробормотал: «Успели, гады» — и в сердцах выругался.

К концу ночи оленей перестал волновать чужой запах. Густой и влажный воздух лениво колыхался между скал, путался в кустах и не передавал никаких запахов. Стадо спокойно провело час или два перед тем, как выйти на луг попастись.

Хоба сладко потянулся, ощущая крепость мышц и чистоту дыхания, оглядел своё стадо и сделал несколько осторожных шагов к травяной поляне.

Тихо, прохладно, воздух ещё не очистился от ночных теней. Обычно в это время начиналась птичья перекличка. Сегодня птицы почему-то молчали. Непривычная, насторожённая тишина заставила оленей замереть у самого края поляны. Погода? Но оленятам быстро надоело стоять, они захрустели травой. Хоба поднял ногу, чтобы переступить, и в это время сзади, где росли клёны, отчётливо и тревожно раздалось дроздиное «чэ-эр-кк, крэ-чэ-чэ». Резкий птичий крик, подобно барабанной дроби, заставил оленей вздрогнуть. Тревожные крики. Значит, что-то неладно. Вот тогда-то Хоба и услышал слабый треск мокрых веток под тяжёлым шагом. Слух выручил его. Стадо поспешно отошло метров на двести от подозрительного места. Вожак раздул ноздри, сработало обоняние. С другой стороны, где грудились камни, нанесло опять посторонним. Раздался хриплый человеческий крик. Потом там началась непонятная возня, и новые приглушённые звуки возмутили слух.