Орасио Кирога - Анаконда Страница 56

Тем не менее ей что-то от меня нужно: то ли прочесть свой рассказ, то ли… Ведь если она дурнушка и не ищет ничего, кроме литературных похвал, ее бы сразу насторожила моя первая вылазка, ибо нет женщины, неспособной понять, куда клонит модный писатель, упорно поддерживая переписку с одной из своих скромных поклонниц.

Значит, она с изюминкой; пишет рассказы на листочках, вырванных из тетради, и уже устремилась на штурм своего критика. Как же тут не помочь?!

Я только что направил ей несколько строк примерно такого содержания:

«Сеньорита! Не думаете ли Вы, что нам пора познакомиться? При всем уважении к Вам у меня не хватило бы сил продолжать переписку, которая оставляет мне меньше надежд, чем я привык иметь. Действительно ли вы так некрасивы, сеньорита? Полагаю, вы не огорчите меня и не оставите в неведении, отказав в удовольствии увидеться с вами».

Voilà. Для меня не секрет, чем я рискую, написав такое письмо. Если девушка и впрямь некрасива, считайте, что я ее потерял. Не говоря уже о возмущении игривым ультиматумом, который содержится в письме. Из «Маэстро» с большой буквы я превращусь в серую бездарность, и у меня не будет более пылкого и упрямого врага, чем моя вчерашняя почитательница.

Но если она серьезно решила заняться литературой, и господь наградил ее одним из тех милых личиков, которые притягивают взгляды мужчин и служат для них немой и красноречивой визитной карточкой, — ей не устоять перед посланием своего кумира.

А вот и ответ. Я только что его получил. Она решила удовлетворить мою просьбу и тем доставить мне еще одну неприятность; а сама — иметь удовольствие прочитать это в моем внезапно охладевшем взгляде.

Отлично. Я иду на свидание, с нетерпением ожидая появления «визитной карточки», которую с минуты на минуту возьму в свои руки.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Когда же, о господи?! Она стоит передо мной, слегка зардевшись, я же смотрю на нее, разговариваю с ней, но лишь одна мысль сверлит мою голову: «Когда же? Когда?!»

У меня, как у «человека со вкусом», есть некоторый опыт, я хорошо умею скрывать свои чувства. Но сейчас, слушая ее, любуясь тонкими линиями ее рта, вдыхая ее аромат, я чувствую в глазах непривычное, еле заметное щекотание.

С такой-то красотой, и два месяца лишать меня своей чарующей близости, возможности слышать глубокий грудной голос, когда она называет меня «Маэстро»!

— О, я не пишу, — говорит она. — Только много читаю и очень счастлива, когда мне попадаются хорошие книги.

— Романы?

— И стихи тоже. Но я их не совсем хорошо понимаю. Больше всего мне нравится критика. Когда писателю удается талантливо выразить все то, что приходит тебе на ум при чтении какой-нибудь книги, и чего ты сама не можешь выразить, о, в этот момент по-настоящему чувствуешь себя счастливой.

— Ну, а автору можно надеяться на награду?

Она смотрит на меня краешком глаза, улыбается и снова краснеет:

— А вы как думаете?

И пока мы говорим, я теряюсь в догадках, как и почему эта обворожительная девушка два месяца отказывала себе в чести сблизиться с человеком, искусство которого настолько волнует ее, что она почти в глаза говорит ему о своем обожании: «Маэстро»!

Она преклоняется передо мной — и в этом все дело. И для меня становится ясной потрясающая наивность ее ответа на мой недвусмысленный намек.

Но если дело только в этом, зачем же противиться встрече со мной и говорить, что ты некрасива? И почему у нее на стене висят пять моих фотографий?

Все это я должен выяснить при следующем свидании.

Следующем?.. Пожалуй; но, конечно, не здесь, посреди улицы. Тогда она дает мне понять, что несвободна, хотя до этого момента и позволяла называть себя сеньоритой.

— Я замужем.

Я смотрю на нее и мысленно улыбаюсь. Но она плохо читает в моих глазах.

— О, я не то хотела сказать, сеньор. Я не умею лицемерить, тем более перед вами, Маэстро! Мой муж тоже был бы рад познакомиться с вами. Он знает, что я вам писала… Он восхищается вами!..

«Ах, бесенок! — думаю я про себя, слушая ее. — Где уж тебе со мной лицемерить… Все ясно!..»

И я церемонно кланяюсь.

— Сеньора…

Едва касаясь моей руки, она прерывает меня:

— Вы ведь не откажетесь познакомиться с ним? Сейчас он придет… Он знает, что мы здесь!.. О, как он будет рад! Он так волнуется… Бедняга работает день и ночь… Продавцом… О нет!.. В захудалой лавчонке далеко от центра. А вот и он! Видите? Эпами! Иди сюда!

И Эпаминондас переходит улицу, чтобы радостно и благоговейно потрясти мою руку.

Его тоже распирает от гордости, что я удостоил их своим вниманием. Я рассматриваю обоих: маленького, сияющего и безнадежно заурядного продавца и его женушку, которая вся так и рдест от счастья…

Однако время идет, и супруги то и дело переглядываются. Кажется, у них есть какой-то секрет, которого они не решаются мне открыть.

— Ну, как, Эстерсита? — робко спрашивает он.

— Все в порядке, — отвечает она и снова краснеет. — Но сделать это должен ты!

И Эпаминондас наконец решается: он приглашает меня к себе. О, они прекрасно понимают, что такой знаменитый критик, как я, привык наносить куда более значительные визиты… Но ведь у меня могут быть и другие интересы. Ему, Эпаминондасу, ясно, что после той чести, которую я оказал его жене, поддерживая с ней переписку, нам будет приятно поговорить о литературе. Правда, людям этого не понять, и они, часто встречая нас вместе на улице, начнут злословить. Почему бы не пойти к ним, в их скромный домик? Своим присутствием я окажу ему высокую честь!

— С удовольствием!.. — восклицаю я.

— Вот видишь, глупый! — Она нежно подхватывает Эпаминондаса под руку и в сотый раз краснеет, заметив мой проницательный взгляд.

— Превосходно! — говорит он. — А почему бы нам не встретиться сегодня же вечером? Как ты думаешь, Эстерсита?

Все согласны. И супруги прощаются, осчастливленные моим обещанием; я же как зачарованный смотрю им вслед, от каблучков до затылка пожирая глазами эту роскошную, пьянящую женщину, которая уходит, красиво изогнув стан и слегка замедляя шаг под тяжестью Эпаминондаса, опирающегося на ее руку.

«Ах, бесенок! — снова вырывается у меня. — Ты позволила себе роскошь два месяца подряд морочить мне голову, разыгрывая в письмах святую невинность. Я знавал много хитрых женщин, но всем им далеко до тебя! Эпаминондас… Эстерсита… Превосходно!.. Стыдливо краснея и обворожительно улыбаясь, ты за два месяца сумела настолько хорошо воспитать мужа, что он сам предлагает мне свой дом, который — что и говорить! — гораздо безопасней, чем улица. Ладно, детка, сегодня вечером я приду!»