Анатолий Рождественский - На поиски динозавров в Гоби Страница 60

Почему же так ценны серийные материалы?

Чтобы твердо установить видовую принадлежность животного, надо знать пределы изменчивости внутри вида. Ведь каждая особь хоть и немного, но всегда отличается от другой, и, если взять крайние варианты, они могут различаться так заметно, что их легко принять за разные виды, в действительности не существующие. Еще более значительна возрастная изменчивость — молодые животные всегда отличаются как размерами, так и строением от взрослых собратьев, будучи иногда более похожими на своих предков. Таким образом, изучение внутривидовой изменчивости, возможное лишь на серийном материале, позволяет, с одной стороны, увидеть направление эволюции данной группы животных, установив ее связь с предковыми видами, а с другой — правильно определить систематическую принадлежность. Только построенная на эволюционных, а не на случайных, признаках систематика является естественной, или эволюционной, отражающей действительную историю животного (растительного) мира.

Эоценовые обрывы Ула-Усу

Из других находок на Ула-Усу наиболее ценной был полный скелет носорога, названного изучавшим его Чжоу Минченом джуксией и оказавшегося возможным предком гигантского индрикотерия из Казахстана. Изучение джуксии проливает новый свет на историю безрогих носорогов. Здесь необходимо пояснить, что более ранние носороги были безрогими, преимущественно жителями открытых пространств, спасавшихся от хищников быстрым бегом. Рога как защитные средства у носорогов развились позже, когда они стали обитать в лесах, где быстрый бег невозможен. Современные носороги, по которым дано название (они были изучены раньше ископаемых), являются потомками уже рогатых форм.

Среди других материалов, добытых на Ула-Усу, следует упомянуть неполные скелеты и более полутора десятка черепов бронтотериев, множество остатков различных млекопитающих, а также черепах и обычно редкие кости птиц.

Маршрут из Ула-Усу на запад, к Эдзин-Голу, принес нам очередные успехи — было открыто два новых местонахождения: одно — Сухайту с бронтотериями, но не такого вида, как в Ула-Усу, а второе — Маорту с игуанодонтами.

Древнейшее жвачное — археомерикс из Ула-Усу (по Э. Колберту, 1958)

Игуанодонты составляют семейство, включающее несколько родов и видов, в том числе и род игуанодон, названный так из-за сходства своих зубов с зубами современной ящерицы — игуаны. До сих пор игуанодонты и в Центральной Азии были известны лишь по немногочисленным остаткам — верхней челюсти и лопатке из Восточной Гоби. Вид отсюда получил название игуанодона восточного. От игуанодонтов Маорту, более поздних, чем европейские, произошли утконосые динозавры, в частности, бактрозавры, найденные на Ирэн-Норе. Поэтому игуанодонтов из Маорту я назвал пробактрозаврами, считая их предками бактрозавров.

Маорту, как и Сухайту, было открыто до некоторой степени случайно: намеченный маршрут из-за непроходимой горной местности пришлось изменить, предприняв большой объезд. Вот тогда мы и наткнулись на костеносные обрывы.

После открытия Маорту мы решили устроить себе премиальную поездку в знаменитый Хара-Хото, находящийся в низовьях реки Эдзин-Гол. П. К. Козлов — известный русский путешественник и соратник Н. М. Пржевальского — назвал его "Мертвым городом" (хотя дословно Хара-Хото — "Черный город"), так как жители оставили его шесть веков назад, когда там разыгрались драматические события.

Низовья Эдзин-Гола, ранее впадавшего в бессточное соленое озеро Гашун-Нор, а теперь теряющего свои воды в барханных песках, окружает голая безжизненная пустыня — необъятное плато, покрытое черным щебнем, да такие же черные гряды гор, заметенных песками. Отсутствие людей и суровость местности действуют угнетающе. Еще более тысячи лет назад китайский поэт Чен Цзыон, бывший в немилости у своего императора, находясь в ссылке на Гашун-Норе, писал: "В этом далеком краю — ни трав, ни дерева, ни цветов; только редкий крик птицы нарушает тишину мертвого мира".

Однако в пойме Эдзин-Гола довольно много растительности, и прежде всего обращают на себя внимание заросли тамариска, оживляющие пейзаж. Его кусты утопают в сиреневых цветах, насыщающих воздух густым медовым ароматом.

Неожиданно среди тамариска мы "открыли" небольшую ферму, занимавшуюся бахчеводством. Отсюда до Хара-Хото оставалось километров 40. Обитатели фермы встретили нас очень радушно, но, к сожалению, не сумели дать нам подробного описания пути, поэтому пришлось искать его самим, пользуясь старыми следами арб. Первые 10 километров, продираясь сквозь тамариск, мы преодолели сравнительно легко и быстро. На берегу широкого и сухого русла мы увидели юрту, хозяйка которой подтвердила, что мы едем правильно.

Следующая четверть пути шла также по пойме Эдзин-Гола и его рукавов, но появились песчаные бугры, покрытые тамариском.

Череп эоценового бронтотерия из Ула-Усу

Здесь же повсюду торчали громадные саксаулы, мертвые, без листьев, напоминая гигантских серых спрутов, — судорожно вцепившихся своими щупальцами в землю и на миг застывших в различных позах. Чем дальше мы ехали, тем более мертвую природу видели вокруг. Валялись толстые стволы сухих деревьев, песчаные кочки иногда достигали чудовищных размеров — 10–15 метров высоты, и были покрыты в несколько слоев засохшими корнями.

Далее мы поднялись на более возвышенную часть. С востока тянулась цепь барханов. Между ними и Эдзин-Голом, от которого мы постепенно отклонились, расстилалась заметенная черными песками равнина. Везде виднелись глинистые площадки, какие обычно делают под юрты. Множество битой глиняной посуды валялось кругом: возможно, именно здесь начинался когда-то богатый город или, во всяком случае, его окрестности. В некоторых местах попадались глубокие рвы или каналы, вероятно, наполненные в свое время водой, служившей для орошения. Ветер поднимал песчаную пыль в воздух, заметно снижая видимость.

Озеро Джилантай (в районе Маорту), покрытое твердой коркой соли

Наш маленький "газик" (ГАЗ-69А) с трудом полз на первой скорости с понизителем. Лишь сильное желание увидеть знаменитое историческое место заставляло нас двигаться вперед, хотя порой машина отказывалась везти, безнадежно увязая в мягком сыпучем песке. Тогда мы менялись ролями, превращаясь в тягловую силу.