Дэвид Эттенборо - Живая планета Страница 66

Возможно, одной из причин, почему эти вараны стали гигантами, был их корм. На Комодо нет других крупных хищников, никто другой не охотился на оленей и свиней в зарослях. Представляется вероятным, что предки дракона питались падалью, насекомыми и мелкими зверьками, как прочие вараны и молодые драконы. Но со временем некоторые стали достаточно крупными и сильными, чтобы нападать на травоядных животных, и таким образом открыли для себя источник мяса, который до тех пор оставался нетронутым. В конце концов это превратилось в видовое свойство, и комодский варан развился в самую большую из современных ящериц.

Теперь драконы обитают не только на Комодо, но и на соседних островах Падаре и Ринтдже, а также на западной оконечности большого острова Флорес. Они отличные пловцы и постоянно отправляются через узкие проливы обшаривать островки у берегов Комодо, однако нельзя с уверенностью утверждать, что по упомянутым островам они расселились именно так. Не исключено, что в геологически недавние времена в этой вулканической области произошло опускание суши и большой остров, родина этих варанов, разделился на современные нам малые острова.

Почти все островные виды обитают только на родных клочках суши и нередко служили материалом для сенсационных историй, которые рассказывали по возвращении из экспедиции немногие путешественники, побывавшие там. Именно такому романтическому преувеличению комодский дракон обязан своим названием и репутацией: в начале века, когда мир впервые прослышал о его существовании, он описывался как семиметровое чудовище, то есть его величина удваивалась. А пятьсот лет назад некое островное растение породило совсем уж чудесные небылицы.

В те времена, как и теперь, волны изредка выбрасывали на берега Индийского океана колоссальные орехи, точно два сросшихся кокоса, обычно в плотной волокнистой оболочке, формой напоминающей лодку. Находившие их на берегу арабы относились к ним с большим почтением. Так же, как индийцы и обитатели Юго-Восточной Азии. И никто не знал, как и на каком дереве они растут. Сами орехи ответа не давали, так как все без исключения уже не могли прорасти. Довольно широко утверждалось, что это плоды какого-то подводного дерева, а потому европейцы назвали их коко-де-мер — морской кокос.

Люди с фантазией усматривали в их сдвоенной форме с глубокой ложбинкой посредине сходство с женским телом. Во всяком случае, их считали могучим любовным зельем, и настою на их затвердевшем ядре приписывались магические свойства. Как и скорлупе. Чаши из нее, по поверью, обезвреживали самый сильный яд. А потому эти орехи ценились более чем на вес золота, и по всему Востоку, как и при европейских королевских дворах, их покрывали искусной резьбой и оправляли в драгоценные металлы.

Лишь в конце XVIII века нашли деревья, с которых они опадали. Ими оказались пальмы, росшие на островах Праслен и Кюрьёз в Сейшельской группе. Пальмы эти не менее эффектны, чем их плоды. На Праслене они образуют густую рощу. Возраст многих из них насчитывает столетия. Стволы у них поднимаются прямыми и гладкими колоннами на высоту в тридцать метров. Листья — огромные гофрированные веера с поперечником в шесть метров. Каждое дерево несет либо женские, либо мужские цветки. Женские деревья выше мужских, и кроны их увешаны гроздьями громадных орехов, которые созревают семь лет. Мужские деревья выбрасывают длинные шоколадно-коричневые стрелки соцветий. И почти на каждом сидит ящерка, словно сделанная из драгоценных камней — изумрудно-зеленый геккон весь в блестках нежно-розовых чешуек. Он тоже уникален. Семейство его, Plelsuma, происходит с Мадагаскара, но на Праслене, как и на прочих Сейшельских островах, есть собственный подвид со своей особой окраской.

Семя сейшельской пальмы — самое большое в мире. В отличие от кокосового ореха, который при созревании становится частично полым, сейшельский сплошь наполнен затвердевшей мякотью и потому глубоко сидит в воде, а ее соленость для него губительна. Следовательно, эта островная пальма не просто существует лишь на данном крохотном архипелаге, но и возникла там либо на ныне исчезнувшем значительном куске суши, от которого осталась только Сейшельская группа.

До сих пор речь шла об островах заведомо небольших размеров. Популяции там развивались в одном-единственном направлении, образуя один-единственный новый вид. Так, на Комодо есть только одна гигантская ящерица, на Альдабре — одна гигантская черепаха, а на Маврикии водился только один дронт. Но если остров обширен и рельеф его разнообразен или же если островки образуют целый букет, в котором каждый имеет какие-то свои специфические особенности, там один-единственный пришелец может развиться не в один новый вид, но во множество их.

Наиболее знаменитый пример — галапагосские вьюрки, описанные впервые Дарвином. По-видимому, много тысяч лет назад ураган унес стаю вьюрков с побережья Южной Америки в открытый океан. Разумеется, это случалось много раз и раньше, но тут птицам повезло, и они нашли приют на вулканическом архипелаге, примерно в тысяче километров от материка. Несомненно, туда уже раньше попали растения и насекомые, потому что для вьюрков корма оказалось достаточно, и они там обосновались. Однако Галапагосские острова не похожи друг на друга. Одни очень сухие, и, кроме кактусов, там почти ничего не растет. Другие относительно обильно орошаются, так что на них есть луга и густой кустарник. Некоторые низки, другие увенчаны вулканическими пиками полукилометровой высоты с влажными долинами, где, вспоенные дождями, растут папоротники и орхидеи. Таким образом, на разных островах вьюрки попадали в совершенно разные условия. А других птиц-соперниц там не было. Дятлы не выковыривали личинок из-под коры, славки не ловили насекомых, голуби не клевали плоды. Время шло, и вьюрки все больше прилаживались добывать тот или иной корм, и соответственно изменялась форма их клюва.

Сейчас на одном острове там есть десять видов вьюрков. Размеры, форма тела, цвет оперения у них у всех примерно одинаковы. Но вот клювами и образом жизни они различаются очень сильно. У вьюрка, который кормится, раздавливая почки и плоды на манер европейского снегиря, клюв крепкий и широкий. Другой питается насекомыми и хватает их и личинки тонким длинным клювом, точно щипчиками, изящно и аккуратно. У третьего клюв средних размеров, как у воробья, и его корм — семена. Еще один, словно у него не достало терпения ждать, пока эволюция изменит его физически, изменил поведение и стал пользоваться орудиями. Он ловко отламывает колючку с кактуса, а затем с ее помощью извлекает личинки жуков из трухлявой древесины, словно занозу булавкой. Всего на Галапагосах сейчас насчитывается пятнадцать видов вьюрков.