Джеральд Даррелл - Золотые крыланы и розовые голуби Страница 7

Медленно тянулась вторая половина дня. Стало ясно, что нам вряд ли удастся поймать соколка. Сети убрали, Дэйв посадил свою пустельгу на пень поблизости, и мы устроили чаепитие. А затем, к нашему удивлению, на тропе снова показался «шеф», но теперь уже с другой стороны.

Когда он приблизился, бросилось в глаза, что за последние часы его, как говорится, малость укачало. Шляпа сдвинута на затылок, черные кудри спутаны, глаза мутновато-стеклянные, как у человека, которого вдруг разбудили и он еще не переступил рубеж между сном и явью. Походка его не утратила грациозности, однако в движениях ощущалась не-которая неуверенность. Подойдя вплотную к нам, он остановился и небрежно прислонился к дереву.

— Привет, — сказал Дэйв. — Хорошо прогулялись?

— Да-да, я гуляю, — подтвердил «шеф», добродушно улыбаясь. — Я гуляю по лесу

— Хорошо провели время? — спросила Энн.

— Великолепно, мадам, — ответил он и обьяснил: — Гуляю, потому что это полезно для здоровья.

Неожиданное обьяснение, однако мы не стали придираться. «Шеф» перевел мутный взгляд в глубь дикой теснины, где снежинками кружились фаэтоны. Казалось, он забыл о нашем существовании. Лицо его выражало бездумное спокойствие. Внезапно он очнулся.

— Вы англичанин? — обратился он ко мне.

— Да, — ответил я.

— Из Лондона?

— Примерно, — сказал я, чтобы не вдаваться в долгие разьяснения о место-положении Нормандских островов.

— У меня в Лондоне много родственников, — заявил он. — И много родителей.

— В самом деле? — заинтересовался я.

— Очень много, — подтвердил он. — А еще у меня много родственников и родителей в Бирмингеме.

— Красивый город — Бирмингем, — заметил Джон.

— Очень красивый — и Лондон тоже. Мои родители говорят, оба города очень красивые, и… — веки «шефа» сомкнулись, и я уже решил, что он, подобно соне в «Алисе», уснул на ходу, но тут он вдруг открыл глаза, глубоко вздохнул и продолжал: — … вот соберусь как-нибудь и поеду ко всем своим родителям.

— И часто вы гуляете в лесу? — спросил Дэйв.

— Часто гуляю, это полезно для моего здоровья, — ответил «шеф».

— А птицы вам встречаются? — допытывался Дэйв.

— Птицы? — «Шеф» задумался. — Птицы? Вы спрашиваете про птиц?

— Ну да, — подтвердил Дэйв. — Голуби там или попугаи.

— Птицы? — снова повторил «шеф». — Как же, я встречаю птиц, а иногда и слышу, как они поют.

— Вам попадался когда-нибудь маленький сокол — соколок? Его еще называют куроедом.

Последнее слово Дэйв произнес по-французски. «Шеф* посмотрел на Дэйва, потом на американскую пустельгу, которая чистила перышки в метре от нас. Он зажмурился, облизнул губы, открыл глаза, снова посмотрел на Дэйва и на пустельгу.

— Сокол? — молвил он неуверенно.

— Ну да, мы его ищем, — вяло объяснил Дэйв.

— Вы ищете маленького сокола? — «Шеф» добивался полной ясности.

— Да-да, — сказал Дэйв. — Куроеда.

«Шеф» еще раз внимательно рассмотрел Дэйва и пустельгу. Опять зажмурился и открыл глаза, явно надеясь, что птица исчезнет. Но она не исчезла.

Затруднительное положение… Может быть, пустельга — плод его воспаленного марихуаной воображения? Но стоит ли в таком случае привлекать к ней внимание? А если она настоящая, почему эти люди, у которых, похоже, есть родители в Лондоне и Бирмингеме, ее не видят? Не в силах решить столь сложную проблему, он в отчаянии озирался по сторонам. Мы старались не глядеть друг на друга, чтобы не прыснуть со смеху. В конце концов «шеф» нашел выход из положения.

— До свидания, — сказал он, снял шляпу, поклонился, переступил через паши простертые тела и нетвердыми шагами удалился вниз по тропе.

Часом позже, спускаясь к просеке, мы вновь увидели «шефа». Он сидел с книгой в руках на земле, прислонясь спиной к дереву и уплетая большущий бутерброд.

— Уже нагулялись? — добродушно осведомился он, вставая и стряхивая крошки с брюк.

— Да, теперь направляемся домой, — ответил Дэйв.

— В Лондон? — удивплся «шеф».

— Нет, в Блэк-Ривер.

— Тогда всего доброго, — сказал «шеф». — А мне надо дождаться друзей.

Мы сели в машину, и «шеф» весело помахал нам на прощание.

— Ты разобрал, что он читает? — спросила Энн.

— Нет, — ответил я, — никак не мог рассмотреть.

— «Отелло», английское издание, — сообщила она. И я понял, что мне суждено полюбить Маврикий.

2. ГОЛОС РОЗОВЫХ ГОЛУБЕЙ

Наступил день, намеченный нами для охоты на розовых голубей, и, когда занялась заря (если сей оборот годится для столь хмурого утра), оказалось, что небо над Индийским океаном от края до края застилают плотные слои противных клубящихся облаков. Как и следовало ожидать, облака эти обрушили на землю потоки дождя, наиболее примечательного тем, что температурой он приближался к горячему душу. Мы смотрели на небо и чертыхались. Такая погода нас никак не устраивала по двум причинам. Во-первых, это был единственный день недели, когда мы могли рассчитывать на крайне необходимое содействие специальных мобильных отрядов Маврикия — доблестных ратников, которые под водительством английского майора Глэйзбрука должны были помочь нам в выслеживании птиц, лазании по деревьям, переноске прожекторов и (хоть бы сбылось!) поимке розовых голубей. Во-вторых, если потоп не прекратится, всякий поход в мокрый и скользкий лес будет совершенно пустой затеей.

К нашему облегчению, во второй половине дня облачный полог раздвинулся и наметились голубые просветы, словно куски мозаики на грязном шерстяном платке. К четырем часам небо совсем расчистилось, и в жарком воздухе над землей курились струйки пара. Яркое солнце высветило пойманные листвой и цветками дождевые капли, и они мерцали среди зелени ветвей, точно упавшие с неба созвездия. Ливень безжалостно исхлестал пышные деревья по бокам дороги, ведущей в лес розовых голубей, и каждое дерево, пылающее алым и желтым цветением, стояло в широком круге из мятых лепестков, будто в луже собственной крови.

В приподнятом настроении мы покатили в горы. Дорога извивалась и петляла на склонах, открывая чудесный вид сверху то на лес в обрамлении плантаций, которые с высоты казались ровными и яркими, как бильярдный стол, то на переливающееся темно-голубыми оттенками море с небрежно разложенной на его поверхности гирляндой белопенного рифа. Мелодично перекликаясь, в сверкающем влагой придорожном кустарнике кормились стаи черно-белых бульбулей с острым хохолком и красными щеками. Время от времени две птицы поворачивались друг к другу, поднимали крылья, словно ангел на могильном камне, и часто-часто помахивали ими в знак нежной любви. Несколько раз дорогу впереди стремительно перебегали стройные пятнистые мангусты — маленькие глаза хищно поблескивают, нос обнюхивает землю, предвкушая кровопускание. За очередным поворотом мы вдруг увидели сидящую на обочине стаю из восьми макак. Свиные глазки и отдающее фальшью надменное выражение придавали им поразительное сходство с членами правления какого-нибудь сомнительного консорциума в лондонском Сити. Старый бдительный самец испустил отрывистое «я-а-а-х», самки подхватили своих большеголовых и тощеньких, словно Оливер Твист, отпрысков, стая нырнула в стену китайских гуайяв у дороги и исчезла, как по мановению волшебного жезла.