Николай Коротеев - По ту сторону костра Страница 8

— Зачем вы его лодку взяли?

— Корневщики на ней вернутся, — ответил Самсон Иванович.

«Ведь сейчас Протопопов фактически сообщил Ангирчи, что мы попадем в Спас другим путем, другим способом, — подумал Свечин. — Сообщил, что мы уже не встретимся больше с ним, Ангирчи… Зачем старичонке это знать?»

Спать Ангирчи улегся в своем бате. Милиционеры устроились на лапнике у костров.

Проснулся Кузьма от холода и сырости. Едва светало. Река приукрылась туманом.

Вскочив, Свечин принялся пританцовывать и хлопать себя ладонями по плечам. А ведь он был в ватнике. Каково же старику в лодке? Подойдя к бату, Кузьма увидел, что охотника нет. Забыв о холоде, Свечин заспешил к Протопопову:

— Ангирчи ушел!

— Ему некогда — охота, — спокойно ответил Самсон Иванович.

— И все-таки я хотел бы знать, почему вы…

— Почему отпустил его?

— Я хочу знать…

— Ангирчи не причастен к этому делу.

Потом они сели в лодку и поплыли вверх по реке. Вечером за ужином Самсон Иванович сказал:

— Отдохнем часа два и пойдем дальше.

— Ночью? В темноте?

— Луна взойдет после полуночи, — ответил Самсон Иванович.

Кузьма внимательно посмотрел на участкового. Свечина не в первый раз поражали решения Самсона Ивановича. Удивляло его и собрание книг в библиотеке участкового: полка накопленных годами изданий «Роман-газеты», тома «Истории войны на Тихом океане», военные мемуары, комплекты юридических журналов. Все это не вязалось с представлениями Кузьмы об участковом инспекторе в глубинке, с самим обликом Протопопова. Конечно, опыт — большое дело, да что за радость всю жизнь в такой глуши торчать. Уж он, Свечин, не собирается завязнуть на своей должности. Впрочем, если разобраться, какое вообще можно провести сравнение между ним, Кузьмой Семеновичем Свечиным, и Протопоповым?

А Самсон Иванович глядел в огонь костра, слишком жаркий и слишком желтый. Понимал: быть завтра грозе, — и радовался, что будет гроза, а не нудный обложной дождь. Поэтому он и решил идти ночью, когда взойдет ущербная, но еще довольно яркая луна. Размышлял Самсон Иванович и о Свечине. Жалел Кузьму. Он не раз встречал молодых людей, которые, приобретая знания, считали, что проценты от этих знаний прежде всего ложатся ступеньками карьеры, их жизненного успеха.

Но можно ли вот так, как Кузьма, мерить жизненный успех, счастье в жизни метрами и сантиметрами служебной лестницы?

И потом, где она, мера человеческих способностей? Сам-то человек порой что Микула Селянинович — кажется ему похвальба правдой… А на чем следовало бы остановиться? Ведь никто не знает, где предел его возможностей, таланта.

В какой-то книжке, за давностью уже и забыл какой, он читал притчу, как один человек задал дьяволу вопрос: «Кто самый великий полководец на земле во все времена?» А дьявол показал на холодного сапожника, что сидел на углу улицы: «Вот он — самый великий полководец во все времена. Только он не знает об этом».

«Ну, а ты? — спросил сам себя Протопопов. — Участковый. Не плохой, если верить начальству, участковый…»

— Самсон Иванович…

Протопопов перевел взгляд с играющего пламени костра на Свечина. Очевидно, Кузьма уже несколько раз обращался к нему и теперь дотронулся до его плеча, чтоб вывести из задумчивости.

— Самсон Иванович, что за конверт из коры у вас в рюкзаке?

— Лубянка. В ней корешок женьшеня.

— Откуда?

— Из котомки Дзюбы. Совсем крошечный корешок. Года два. Не принято такие брать.

— Разве не всякий вырывают?

— Умный корневщик — не подряд. У умных корневщиков свои плантации есть. По десять, по двадцать лет ждут, пока подрастет женьшень. Найдут вот такой, к примеру, корень. Крошечный. Выкопают его, пересадят в тайное место. Ухаживают.

— А если кто другой выкопает?

— Узнают, кто выкопал, могут и убить за такое. Кузьма подивился спокойствию, с которым участковый проговорил эти слова, спросил:

— И не грабят плантаций?

— Свой кто наткнется случайно — не тронет. По свежим затескам на деревьях увидит — не бесхозная плантация. По посадке корней увидит, по уходу. Не возьмет. Да и хозяин бывает неподалеку.

— Вы знаете таких кладовладельцев? А сколько стоит, ну, средняя плантация? — с интересом спросил Свечин.

— Ни их жены, ни дети не знают, где плантация. Редко когда сыновей посвящают в тайну. Перед кончиной обычно, или уж ног таскать не станет корневщик. А случись что с хозяином — все в тайге в тайне останется. — Искоса взглянув на Кузьму, Самсон Иванович усмехнулся: — А стоимость… И до десятков тысяч может дойти. Смотря сколько корней, какой возраст… Бывало, натыкались на старые плантации. Фартило… Не при мне, стороной слышал. Оценивали такие плантации в самородок золота с конскую голову величиной.

— Но ведь, Самсон Иванович, иметь плантацию — государственное преступление! — воскликнул Кузьма. — Существует закон, по которому…

— Да. Статья сто шестьдесят семь Уголовного кодекса. Но в ней ничего не говорится о женьшене, хотя он дороже золота, металлов и кое-каких камней. «Нарушение отдельными гражданами правил сдачи государству добытого ими из недр земли золота или других драгоценных металлов или драгоценных камней…» Не относится женьшень и к кладам. Так-то. Никто, кроме самого корневщика, не знает, сколько он нашел, сколько сдал государству, сколько себе оставил. И сколько на сторону за хорошие деньги сбыл.

— Не представляю! — нервно передернул плечами Кузьма. — Корешок травы — и такая ценность! Десятки тысяч рублей денег!

— Молод… — проговорил Самсон Иванович. — Молод!

— Чтобы понять?

— Нет. Вот Владимир Клавдиевич…

— Кто?

— Арсеньев. «Дерсу Узала» читал?

— А… Читал.

— Так он писал, что на строительстве железной дороги был найден корень в шестьсот граммов! Редчайший из редких. Его тогда за границу за десять тысяч золотом продали. Это, считай, тысяча соболей. И не в деньгах дело… Когда старость да болезни корежить начнут, никаких денег человек не пожалеет.

— Что ж, он от смерти спасает, женьшень?

— Как считать… — протянул Самсон Иванович. — Прошлой зимой оступился я в промоину. По грудь вымок. Дело уж затемно было. До заимки километров восемнадцать. А мороз. Только к утру до тепла добрался. И хоть бы чихнул.

— Женшень принимали?

— С осени.

— Случай. — Кузьма даже рукой махнул.

— Больно много случаев… Пора нам, — нахмурившись, бросил Самсон Иванович и добавил, будто про себя: — Такой корень, про который Ангирчи говорил, должен граммов четыреста с гаком весить. Это уже государственная ценность. Таежная реликвия. В музеях таких нет. Слышал я о находке в четыреста граммов. Но если Ангирчи угадал, то Дзюба нашел побольше.