Джеральд Даррелл - Птицы, звери и родственники Страница 9

Что, спросил я, делают навозные жуки с навозом? На минуту воцарилась неожиданная тишина.

— Ну, я полагаю, они извлекают из него пользу, милый, — неопределенно сказала мама.

— Надеюсь, ты не собираешься тащить их в дом? — спросил Ларри. — Я отказываюсь жить в доме, где весь пол украшен навозными шариками.

— Нет, нет, милый, он этого не сделает, — миролюбиво сказала мама, но в ее тоне чувствовалось сомнение.

— Ну, мое дело было предупредить вас, не более, — сказал Ларри. — Кажется, в его спальне спрятаны все самые опасные насекомые из сада.

— Может быть, они нужны им для тепла, — произнес Лесли после некоторого раздумья. — Очень теплое вещество навоз. Ферменты.

— Не нужно ли нам обзавестись центральным отоплением? — спросил Ларри. — Пожалуй, я об этом подумаю.

— Может быть, они едят их, — сказала Марго.

— Марго, милая, — сказала мама, — только не за завтраком.

Как обычно, недостаток биологических знаний у моей семьи разочаровал меня.

— Что тебе нужно почитать, — заметил Ларри, рассеянно накладывая себе в тарелку еще жаркого, которое, как он только что втолковывал маме, было совсем невкусное. — Что тебе нужно почитать — это Фабра.

Я спросил, что такое или кто такой этот Фабр, скорее из вежливости, чем по другой причине, так как, поскольку совет исходил от Ларри, я был убежден, что Фабр мог оказаться каким-нибудь незаметным средневековым поэтом.

— Натуралист, — сказал Ларри с полным ртом, махнув вилкой в мою сторону. — Писал о насекомых и прочем. Постараюсь достать тебе книгу.

Пораженный таким неожиданным великодушием моего старшего брата, я был очень осторожен в течение следующих двух-трех дней, стараясь ничем не вызвать его гнева, но проходили дни, а книга не появлялась, и в конце концов я забыл о ней и занялся другими насекомыми в саду.

Но слово «почему» преследовало и обескураживало меня на каждом шагу. Почему шмель вырезает маленькие круглые кусочки из листьев розы и улетает с ними? Почему муравьи ведут себя так, будто они страстно влюблены в огромную массу тли, которой заражены многие растения в саду? Что это были за странные янтарного цвета насекомые или раковинки, которых я находил на стеблях травы и на оливковых деревьях? Они представляли собой пустую оболочку, хрупкую, как пепел, каких-то созданий с круглым телом, выпуклыми глазами и парой толстых колючих передних ног. Почему у этих раковин распорота спина? Может быть, на них напали и высосали из них все жизненные соки? Если так, то кто это сделал и кто они сами? Вопросы сыпались на меня как из рога изобилия, но никто из моего семейства не мог дать ответа.

Я был на кухне, когда утром несколько дней спустя прибыл Спиро и показал маме мое последнее приобретение: длинную, тонкую, цвета жженого сахара сороконожку, которая, как я утверждал, вопреки ее недоверию светилась по ночам белым светом. Спиро ввалился в кухню весь в поту и по обыкновению со свирепым и озабоченным видом.

— Я принес вам почту, миссис Даррелл, — сказал он маме и затем взглянул на меня: — Доброе утро, мастер Джерри.

Полагая по своей наивности, что Спиро разделяет мой восторг по поводу моего последнего приобретения, я протянул ему под нос банку из-под варенья и пригласил полюбоваться на нее. Он бросил быстрый взгляд на сороконожку, которая крутилась на дне банки, как часовой механизм, выронил почту на пол и быстро отступил за кухонный стол.

— Право, мастер Джерри, — сказал он хрипло, — что вы с ней делаете?

Озадаченный его реакцией, я объяснил, что это всего-навсего сороконожка.

— Эта тварь ядовитая, миссис Даррелл, — серьезно сказал Спиро маме. — Честное слово, мастер Джерри не должен возиться с такими вещами, как эта.

— Возможно, вы и правы, — сказала мама неуверенно. — Но ему все это так интересно. Вынеси ее, милый, чтобы Спиро не мог ее видеть.

— Держитесь подальше, — услышал я слова Спиро, когда выходил из кухни со своей драгоценной банкой. — Честное слово, миссис Даррелл, держитесь подальше от всего, что этот мальчик находит.

Мне удалось унести сороконожку в свою спальню, не встретив по пути никого из других членов семьи, и поместить ее в маленькую миску, украшенную мхом и кусочками коры. Я решил, что родня оценит мою находку — ведь сороконожка светилась в темноте, — и строил планы, как затею настоящий пиротехнический спектакль после обеда. Однако все мысли о фосфоресцирующей сороконожке улетучились из моей головы, так как среди прочего в почте оказался толстый коричневый пакет, который Ларри перебросил мне, когда мы сидели за ленчем.

— Фабр, — сказал он кратко.

Забыв о еде, я разорвал пакет, и там внутри была толстая зеленая книга, озаглавленная «Священный жук и другие» Жана Анри Фабра. Открыв ее, я пришел в восторг, так как на фронтисписе была картинка с изображением двух навозных жуков, столь хорошо мне знакомых, словно это были близкие родственники моих собственных жуков. Жуки катили красивый круглый шарик из навоза. В восторге, смакуя каждую страницу, я медленно листал книгу. Текст был восхитительный. Это не была ученая заумная книга. Написана она была таким простым, ясным языком, что даже я мог понять его.

— Оставь книгу на попозже, милый, — сказала мама. — Ешь завтрак, пока он не остыл.

Нехотя я положил книгу на колени и набросился на еду с такой скоростью и свирепостью, что у меня потом полдня болел живот. Однако это нисколько не помешало мне зарыться в книгу Фабра. Пока семья отдыхала, я лежал в тени мандаринового дерева и пожирал страницу за страницей, и, когда наступило время чая, я — к моему огорчению — закончил книгу. Но моему восторгу не было предела. Теперь я был вооружен знаниями, я чувствовал, что знаю все, что нужно, о навозных жуках. Они более не были таинственными насекомыми, с трудом ползающими по оливковым рощам, они стали моими близкими друзьями.

К этому времени мой интерес к естественной истории расширило и подстегнуло еще одно обстоятельство — хотя не могу сказать, что я оценил это тогда, — встреча с моим первым репетитором Джорджем, другом Ларри. Джордж был высокий, худощавый молодой человек, с темной бородкой, в очках, обладающий неброским и сардоническим чувством юмора. Одно утро в неделю он посвящал исключительно естественной истории. Это было единственное утро, когда я выходил ему навстречу. Я шел через оливковые рощи на полпути к его маленькому дому, и затем мы с Роджером скрывались в зарослях миртов и ждали его приближения. Вскоре появлялся Джордж. Все его одеяние составляли пара сандалий, выцветшие шорты и огромная рваная соломенная шляпа; под мышкой он нес связку книг, а свободной рукой размахивал длинной изящной тросточкой. Мы с Роджером сидели на корточках среди душистых миртов и держали пари друг с другом, станет ли Джордж и в это утро сражаться с оливковым деревом.