Владислав Акимов - Вне закона Страница 9

Замкнув страшную западню, волки остановились.

Стоя сзади коня на почтительном расстоянии, матерая казалась спокойной и даже миролюбивой. Холодные немигающие глаза волчицы глядели из раскосых глазниц с внимательным любопытством.

Молодая волчица хоть и старалась во всем подражать матери, однако заметно нервничала, нетерпеливо переступала лапами.

Нервы несчастного, попавшего в западню животного не выдержали. С тревожным ржанием жеребенок бросился с настила и, глубоко увязая в болоте, тяжело поскакал в сторону.

Этого только и ждали волки. Вслед за конем в болото метнулись огромные серые тела зверей…

Через час на место происшествия прибыл председатель колхоза с Иннокентием Федоровичем и двумя пастухами. В руках у Кеши была одностволка двадцатого калибра, заряженная «сеченым картечем», у председателя — малокалиберная винтовка, а пастухи вооружились увесистыми батогами. Однако волков на месте не оказалось.

Следствие вел сам Кеша. Он долго лазал по болоту, осматривал жалкие останки коня, измерял и сравнивал между собой волчьи следы. Председатель сидел на мостике и, наблюдая за Кешиной работой, смолил цигарку. Пастухи, как понятые, опершись на батоги, стояли сзади и тоже наблюдали за «старым рябчиком».

Наконец председатель не выдержал:

— Иннокентий Федорович! Давай вылазь! Я сегодня в область звонить стану. Пущай волчатника посылают!

Вот уже третий день на вконец простывшую землю падает запоздавший ноябрьский снег. Выплывая из бездонной черноты ночи на свет Кешиного оконца, мохнатые снежинки повисают в воздухе и словно с любопытством заглядывают в избу.

Четвертый день здесь гостят волчатники.

За столом у пузатого самовара в нижней рубахе сидит Василий Дмитриевич Субботин. Его, старого и опытного волчатника, охотники называют просто и почтительно: Митрич.

Митрич кряжист, невысокого роста, на первый взгляд кажется медлительным в движениях. Как и все настоящие следопыты, он не очень охоч на слово, предпочитает лишний раз послушать.

Напротив него, привалясь к стене, сидит большой, распаренный горячим чайком Барсуков.

Иннокентий Федорович, щупленький, живой, хлопочет у бездонного самовара. Все эти дни его буквально распирает от гордости. Как же! Ведь ни у кого другого, а у него остановились эти знаменитые гости.

Отодвинув кружку, Митрич повернулся к Барсукову:

— Что, Ваня, долго еще задарма колхозный хлебушко жевать будем?

— Что ж поделаешь? Только думается мне, Василий Митрич, что завтра волки на приваде будут. Голод не тетка. По себе знаю. Я бы, например, не выдержал.

Настроение у охотников шло на лад. Сегодня, наконец, тройка серых разбойников подала о себе весточку. Правда, телятины они не отведали, но бугор, на котором Кеша вот уже с неделю назад выложил приваду, обошли трижды.

То, что волки не тронули привады, охотников не смутило. Не сходя с саней, они разобрались в оставленной на снегу волчьей грамоте и, проехав с полкилометра по выходному следу, повернули к Раздольной. Преследовать голодных волков не было смысла. Решено ждать до следующего утра.

Митрич подошел к окну и долго следил за игрой снежинок. Теперь они вылетали на свет откуда-то сбоку. Толклись из стороны в сторону и вдруг стремительно улетали в кромешную темноту.

— Поземка будет! — глядя в окно, сказал Василий Дмитриевич.

К утру потеплело, за поскотиной вовсю шуровала низовка. По полю ползли снежные языки.

В эту ночь на приваде пировала волчья семья. Туша телка была разворочена и розовела свежим оглодом. Местами из снега торчали растащенные по сторонам кости. От волчьих следов кое-где виднелись еще не задутые снегом лунки.

Барсуков отогнул воротник полушубка:

— Вот, Кеша, всех бы волков растеряли, если бы вчера отраву бросили!

— Да я уже вижу! Нешто в такую погоду выследишь.

Беспокойно брякая удилами, лошадь стригла ушами. Василий Дмитриевич, стоя в санях, все смотрел туда, где начинался отороченный мелким березняком ложок, уходивший далеко к горизонту.

Старому волчатнику места эти были известны еще с давних охот.

— Иннокентий Федорович, давай трогай! К вершине того ложка держи!

Карька стронула сани и бойко затрусила под гору. Здесь, под горой, было значительно тише. Поземка только кое-где с бугорков сдувала снежную пыль.

Канавку волчьих следов охотники увидали еще издали. Она начиналась слабо заметным желобком и чем ближе к лесу, тем становилась глубже. В березовом колке следы разделились и на повлажневшем снегу были отчетливы.

Вглядываясь в них, Барсуков тихо присвистнул.

— Что, родню встретил?

— Родню и есть! Не иначе как старая знакомая, Гаева мамаша. А это братец его и волчица-переярок. Ну, гляди, Митрич, матерая шибко грамотная. Все университеты прошла.

— Ладно! Мы с тобой тоже читать-писать умеем!

Василий Дмитриевич поманил к себе Кешу:

— Вот что, Иннокентий Федорыч! Поедешь по левую сторону лога. И чтобы все время на виду был. Держи связь с Иваном. А я, ежели зверей обойду, сойдусь с ним и тебе сигналить буду. Только гляди, вперед не вырывайся!

На выходе из березняка волчьи следы снова слились в одну канавку и ровной стежкой потекли вниз по логу.

Митрич напористо зашагал по глубокому снегу. Два раза он, бросив волчью тропу, широким кольцом обходил подходящие для звериной дневки места. Но следы все шли и шли дальше.

Зимний день короток, нужно было спешить. Впереди лог сильно расширялся, потом, раздвоившись, рукавами уходил в широко раскинувшийся остров соснового леса.

В обход острова охотники пошли с обеих сторон, сошлись в редком березняке. Еще издали, глянув друг на друга, они поняли, что звери обойдены. Барсуков остановился и, подождав Митрича, вместе с ним поспешил в сторону просвечивающего сквозь лес поля.

Кеша не заставил себя долго ждать. Увидав отмахивающих ему шапками охотников, он вскочил в сани и понукнул Карьку.

Заметно вечерело.

Сквозной, пролетавший через ложок, ветер затих. Меж лохмотьями облаков показался светло-зеленый кусок вечернего неба.

Охотники торопились. Выкидывая из саней катушки с кумачовыми флажками, Митрич на ходу инструктировал Иннокентия Федоровича:

— Карьку привяжи. Забирай мое ружье и вставай на входной след. Гляди в оба. Флажить будем сразу с обеих сторон.

Тихо в логу. Вправо и влево от Кеши в охват сосновой рёлки уходят ложки и где-то за сосновым островом сходятся снова. Кеша хорошо знает этот взлобок. Он не раз оттуда высвистывал рябчиков и теперь старается представить себе спокойно лежащих там волков.