Долгое прощание с близким незнакомцем - Алексей Николаевич Уманский

Алексей Уманский

Долгое прощание с близким незнакомцем

Часть I. Михаил

Глава 1. Среди незнакомцев на сороковинах

I

Дома над рабочим столом за стеклами книжной полки стояли две фотографии. На одной он был снят в фас крупным планом, видимо, сидящим в лодке, с полуавтоматическим дробовиком Браунинга на груди. Глаза прищурены от яркого света, светлые волосы взъерошены. Твердая воля проявляется и во взгляде, и в плотно сжатых губах. Первопроходец, постоянно живущий в дальнем краю и, разумеется, в атмосфере риска, не позволяющей расслабляться. На другой фотографии улыбающееся лицо, фигура, свободно изогнувшаяся с опорой вбок на одну руку в проеме двери таежной избушки — в состоянии той расслабленности, которая вроде бы начисто исключалась в нем при взгляде на первую фотографию. Даже браунинг висит не на шее, готовый к мгновенной вскидке, а на колышке, вбитом в стену, где-то сбоку. Человек с фотографий не был Михаилу Горскому ни родственником, ни другом, ни даже знакомым. Их связывало другое — почти мистическая общность восприятия и стремление к достижению одного и того же состояния души в условиях, которые были равно притягательными для обоих. Человека, запечатленного на фотографиях в столь непохожих настроениях, звали Глеб Кураев. Сначала областью проявления его талантов была геология и геофизика, затем художественная литература. Первая профессия привела его в те края, в которые он стремился попасть по склонности души, вторая профессия раскрыла его способность необыкновенно выразительно представить в слове увиденное и пережитое в дальних краях.

Глеба Кураева уже не было в живых. До его смерти в распоряжении Михаила имелись только три возможности, три пути проникнуть в мир и пристрастия Глеба. Первый и главный — книги, написанные Кураевым. Второй — собственный походный опыт и походное мироощущение самого Горского, во многом сходное с кураевскими. И третий — несколько писем Глеба Кураева, присланные им в ответ на письма Горского, — совсем небольшая по объему переписка.

После смерти Глеба появился еще один, прежде не доступный, источник знаний об этом человеке — люди, по разным случаям и причинам знавшие и любившие Кураева или дружившие с ним.

Сначала о времени и месте похорон Глеба Кураева Михаила уведомила телеграммой неизвестная ему Люда. Телеграмма не застала Горского дома. Когда он прочел ее, стало ясно, что он безнадежно опоздал. Потом он неверно вычислил девять дней со дня смерти и, приехав по адресу, по которому раньше только писал, выяснил, что снова опоздал. Около месяца спустя Михаил получил вторую телеграмму от той же Люды, в которой его приглашали на сороковины.

Михаил собирался на поминки со смешанным чувством. С одной стороны, он считал нужным отдать долг памяти человеку, с которым у него установилась прочная невидимая связь. Было даже приятно, что в окружении Кураева, в котором он никого ровным счетом не знал, о нем помнили. А с другой — было как-то неловко. Поразмыслив, Михаил решил в качестве рекомендации захватить письма Кураева и телеграмму Людмилы.

Неожиданностью для него стал звонок накануне сороковин. Жена, передавая Михаилу трубку, удивленно сказала: «Тебя какая-то женщина. Спрашивает по фамилии».

Он тоже удивился и потому довольно официальным тоном сказал:

— Слушаю.

— Здравствуйте, — раздалось в трубке. — Это вы — Горский?

— Да, я.

— Скажите, вы знали Глеба Кураева?

— Лично нет. Но нас кое-что связывало. Письма, например.

— Да, я знаю. Это вы подарили ему трубу?

— Я.

— Так вот, если хотите, приходите в субботу в его дом. Там соберутся те, кому он был дорог.

— Спасибо. Я хотел бы там быть. — Михаил чуть было не проговорился, что уже приглашен. Несомненно, это была не Люда, которая, судя по телеграммам, знала его имя и отчество.

— Адрес вы знаете? И как ехать?

— Да, я даже там был, только никого не застал, кроме соседа, поскольку ошибся и приехал после девятого дня. Все сообщения, в том числе и газетные, вовремя ко мне не попали.

— Да, — сказала женщина. — Это произошло так неожиданно. Прямо как обухом по голове. Ему всего-то был сорок один год.

— Простите, вы не могли бы мне сказать, кто вы? — спросил Михаил.

— Ну как кто? — явно смутилась женщина.

— Назовите свое имя хотя бы. А то мне без него неловко к вам обращаться.

— Оля. А как зовут вас?

— Михаил.

— Нет, скажите и отчество.

— Я всего на год старше Глеба.

— Все равно скажите. Глеб вас очень уважал.

— Если настаиваете — Михаил Николаевич.

— Хорошо.

Горский почувствовал, что его собеседница с явным облегчением перевела дух. Наверное, потому, что не стал допытываться, кем она приходится Кураеву. Скорей всего, так.

— В котором часу лучше приехать?

— Приезжайте к часу, Михаил Николаевич. Обещали быть его друзья-геологи. Они будут собираться на вокзале, оттуда поедут на кладбище. А остальные сперва собираются на квартире у Глеба.

— Я приеду к часу. Как мне вас узнать? Ведь я там ни с кем не знаком. Кстати, вы ведь не его сестра Ольга Александровна?

— Нет. А я высокого роста, в очках, волосы темные. И со мной будет мальчик двенадцати лет, мой сын. — Оля помолчала, потом добавила:

— Думаю, других детей там не будет. Так что узнаете.

В воздухе запахло отцовством, причем, возможно, не вполне признанным.

— Хорошо, — произнес Михаил.

— Михаил Николаевич, а вы хотели бы что-то узнать от меня о Глебе?

— Конечно! Ведь кроме как из литературы да из писем, я ничего о нем не знаю. Даже не представляю, какого он был роста. Вероятно, высоким, сильным?

— Нет! — засмеялась Оля. — Рост у него был небольшой. Но насчет силы вы правы. Он был широк в плечах, много занимался спортом. Лыжами, самбо, велосипедом, в последнее время горными лыжами. Интересовался йогой. И у него всегда было много друзей.

— Вы знали его еще с Магаданских времен?

— Да. И я редактировала его первые публикации.

Оля вздохнула, будто не решив, говорить еще что-то или не говорить. Михаил решил ей помочь.

— Скажите, Оля, а Глеб успел завершить свой новый роман?

— Какой? «Северо-восточные полигоны»?

— Нет, следующий. Это ведь уже дважды издано. Я говорю о «Тактике исчезновения».

— Он вам и об этом писал? — не то удивляясь, не то радуясь спросила Оля.

— Да, писал. Иначе откуда бы я знал?

— Да, верно… — подтвердила она. — А я вот печатала все его вещи. Точнее — перепечатывала начисто.

— Понимаю. Он ведь и мне письма на машинке стучал.

— Нет. Глеб не успел закончить «Тактику исчезновения». Есть только первый вариант. А свои вещи он переделывал не по одному разу.

— Понимаю, — еще раз произнес Горский. Свои вещи он тоже переделывал