Юрий Воробьевский - Незримые старцы Страница 10

Потом греки долго проверяли, чтобы среди монахов не оказалось шпионов. Наши, наверное, тоже проверяли. Чтобы не было таких, кто «опорочит советскую действительность» за рубежом. Всё это длилось десять лет! К семидесятому году, когда, наконец, было дано разрешение, из восемнадцати кандидатов осталось двое.

«В Греции нас встречал консул. Я сказал: прежде чем отправиться на Афон, хотелось бы побывать в Афинах, Салониках. Он спросил: а сколько у вас денег? Мне надо знать, какую гостиницу вам заказывать… Я показал выданные в Москве деньги. Он улыбнулся: столько бывает у нищих. Греческий архимандрит, который должен был нас сопровождать и который был свидетелем этого разговора, сказал, что должен ненадолго отлучиться и больше уже не появился.

Вскоре после приезда на Афон мы пошли с отцом Илианом в Покровский собор. Я отслужил литургию (игумен вроде как проверял новичка), а он читал в алтаре. Потом вывел меня на солею и сказал: вот мое игуменское место, а вот твое – настоятельское. Место почетное, но стоять в нем тебе, конечно, не придется.

Так и получилось. Три года я служил без диакона и алтарника. Из четырнадцати остававшихся в монастыре монахов половина была лежачими, а остальные уже не могли служить. Самому молодому из них исполнилось 70 лет.

Это были годы так называемой хунты «черных полковников». Короля свергли, но все говорили – «уехал отдыхать». Первое время его еще поминали на службах, а потом запретили поминать. В то время была идея собрать малочисленных монахов в афонской Лавре, а остальные обители отдать под туризм. Ходили слухи о реакции Тито. Когда он узнал об этих планах, заявил: если сербский Хилендар будет уничтожен, Югославия едва ли не войной пойдет на Грецию… Но, конечно, более всего «черные полковники» опасались реакции Советского Союза.

Первые три года я один служил каждый день. Если бы хоть раз пропустил, мог возникнуть повод отобрать обитель. В ней постоянно находились греческий монах и полицейский, которые следили за ситуацией. Видя, что службы следуют неукоснительно, греки стали предлагать: мы видим проблемы вашего монастыря и могли бы дать вам пополнение. Пришлось прикинуться дурачком. Ответил секретарю афонского губернатора примерно так: я всю жизнь служил в миру, на приходах, монастырского опыта у меня нет. Как мне пасти овец и козлищ одновременно? Своих козлищ я знаю: они в гору и я за ними, а вы дадите мне своих овечек, как мне с ними обходиться?

Потом на Родине стали формироваться новые группы. Игумены монастырей зачастую посылали на Афон, мягко говоря, не самых лучших монахов. Тут я вспомнил, как один журналист однажды спросил игумена обители Мисаила: есть ли святые на Афоне? Тот, подвизавшийся на Святой Горе 35 лет, ответил: святых не встречал, а чудотворцев много.

Вот и у нас были чудотворцы. Один повадился ходить в магазинчики афонской столицы – Кареи – и просить коньяк. Ему давали, но затем выставляли нам счет. Пришлось сказать хозяевам этих лавочек: отпускайте товары только по моим запискам, иначе они оплачены не будут. Ко всему прочему монастырь находился в тяжелом материальном положении. Поминальные записочки из России нам слали пачками, а пожертвованные деньги в валюту государство не переводило».

« – Чем вы питались тогда?»

« – Чечевицей, бобами. Травкой. Одуванчики ошпаривали и делали салат. Когда я впервые эту кашицу увидел… такое неаппетитное зрелище… Но тут же подумал: старцы едят и мне надо есть. А потом привык. Такой салат мне даже нравится. Вот и сейчас, в мае, мы его делаем для братии. Пить вино, есть рахат-лукум я на Афоне не приучился. (Это он, наверно, по поводу того, что мы ему рахат-лукум привезли). А вот по каштанам скучаю. Сейчас вспомнил – и слюнки потекли. Кто с юга приезжает, всегда мне привозит каштаны.

Были чудотворцы, были. Отец М., например, ни разу не совершил литургию и не причастился! Целыми днями рисовал какие-то орнаменты. Однажды говорит: благословите повесить их в иконостасе! Что тут ответишь! Пришлось сказать ему: паломников у нас не бывает, кто твое искусство увидит? Давай повесим в алтаре, я же там каждый день служу, буду любоваться.

Был еще отец С., из крещеных татар. Однажды к нам на Пасху приехал владыка Мелхиседек. Сидим в нашей огромной, почти пустой трапезной. Вдруг распахиваются двери, вбегает отец С., вскакивает на стол и по столам бежит к нам. Архиерей онемел. Мне пришлось сказать: вот такие у нас чудеса. Мы не удивляемся…»

«– А ведь тогда живы были монахи, помнившие еще старца Силуана…»

«– Одни говорили о его святости. Другие не верили этому. Старец был экономом, занимался с рабочими. По утрам давал им задания, потом шел на литургию и уж там стоял как вкопанный. К нему порой подходили с разными хозяйственными вопросами. Но он как будто не слышал. Некоторые искушались: Колдун! Глухой! Гордец!

Когда я приехал на Афон, череп схимонаха Силуана был среди прочих в костнице. К тому времени через труды ученика старца архимандрита Софрония (Сахарова) он стал известен православным в Англии и вообще на Западе. И вот кто-то из иностранных почитателей похитил главу. Полиция задержала его, череп вернули. Я не стал возвращать его на прежнее место. Поместил в ризницу Покровского собора, где почивают главы игуменов обители. И вот все чаще стали приходить паломники со словами: я хотел бы поклониться главе старца Силуана… Тогда ее выносили в ковчежце. На глазах росло почитание подвижника».

Остаться на Афоне и умереть

Вспоминаю как тогда, после дружеской вечерней трапезы в Уранополисе, инок Вонифатий встал и попрощался. Укутался в чёрный клеёнчатый плащ и ушёл под моросящий дождь в чёрную ночь… Я и представить себе не мог, что вижу его, пятидесятилетнего человека, в последний раз.

Об умном и глупом делании

Через короткое время от него пришла СМСка: «Возвращаюсь в Россию»…

Как же так? Да, я знал о нестроениях в Пантелеимоновом монастыре, знал, что неугодную часть братии, в том числе и инока Вонифатия, «гоняют» из скита в скит. Знал и о других «благословениях», которые иначе как издевательствами не назовешь. О них я говорить не буду. Не хочу никого смущать. Ведь когда простодушный читатель узнаёт о подобных случаях, он говорит, казалось бы, правильную вещь: человека смиряют… А я думаю, что в русском языке нет глагола «смирять». Точнее, этот глагол употребим лишь в иной форме: смиряться. Смирись сам, и вокруг тебя смирятся тысячи. Так, наверно, можно перефразировать преподобного Серафима.

И еще: если хочешь слепого послушания, то сам должен видеть очень хорошо. Увы, непомерное властолюбие всё чаще помыкает унылой покорностью, и ещё заставляет называть всё это христианской добродетелью.

Как-то мы говорили с иноком о том, что из конкретного письма конкретному человеку по конкретному поводу вырвали фразу и сделали лозунгом: «Послушание – выше поста и молитвы». При всей высоте и важности послушания (но с рассуждением!) чувствуется в этом лозунге какая-то запятая, какая-то опасная недосказанность. Почему послушание выше тех добродетелей, от которых бесы бегут?!

Приведу понятную мне оценку книги бывшего афонского иеромонаха «Учение святителя Игнатия Брянчанинова о послушании в свете Святоотеческого Предания»: «Иеромонах Доримедонт пытается произвести монашеское послушание в некое таинство, общее для всех христиан: каждый должен кого-то слушаться, не взирая, как говорится, на лица. Соответственно, надо доказать, что недостоинство старца, священника, начальника не играет роли для совершения „этого таинства“. И святитель Игнатий считает, что необходима некая вера в старца, то есть послушник должен быть уверен, что выполняя волю старца, он выполняет волю Божию. Можно сказать, он в какой-то мере должен считать его святым… „Главное – не внешнее послушание, а внутреннее; не внешнее только отсечение своей воли, а внутреннее“, – говорил современный подвижник схимонах Никодим Карульский». [59, c. 326].

Святитель Игнатий (Брянчанинов) предостерегал: «Возразят: вера послушника может заменить недостаточество старца. Неправда: вера в истину спасает, вера в ложь, в бесовскую прелесть губит, по учению Апостола (см. Фес. 2, 10—12)».

Шёлковая ряса и шёлковая паства. Отступление

Профессор Салоникского университета протопресвитер Феодор Зисис продолжает эту деликатную тему без тени дипломатии. Он прямо пишет о поборниках епископоцентричной екклесиологии, которые пытаются найти «законное основание или оправдание безраздельной власти епископов, которая зачастую принимает формы самодурства и тирании ещё похлеще папских». [21—3, с. 23]. Иными словами: шёлковая ряса нуждается в шёлковой пастве. Знаем мы такое. С рясофорной тиранией знакомы.