Алексей Вышеславцев - Очерки пером и карандашом из кругосветного плавания в 1857, 1858, 1859, 1860 годах. Страница 10

Рейд в Санта-Крусе так же неудобен, как и в, Фунчале. За два дня до нашего прихода разбилось судно вдребезги на самом рейде, у большой батареи. Два укрепленные мола, Paso Alto и San Juan, защищают рейд. Когда-то они действовали, отражали три штурма Нельсона, во время которых знаменитый адмирал потерял глаз.

Вся торговля Тенерифа сосредоточилась в Санта-Крусе. Предметы вывоза — сода и вино; привоз состоит из бумажных материй, сукна и прочих европейских изделий, которыми снабжают остров почти исключительно англичане. Замечу для охотников, что в Санта-Крусе можно достать прекрасные гаванские сигары. Между Санта-Крусом и Марселью есть постоянное пароходное сообщение.

Северо-восточный ветер не переставал дуть; мы летели от Тенерифа с какою-то судорожною быстротой и на четвертые сутки уже приближались к архипелагу Зеленого мыса. Более 900 миль в четверо суток — быстрота, с какою редко удается ходить. Лаг выказывал 11, 12, a иногда и узлов в час. He смотря на то, что мы были уже в тропиках, нельзя было сказать, что жарко; термометр показывал 17°, как в воздухе, так ни в воде. Одни летучие рыбы напоминали близкие к экватору широты. Иногда они падали на палубу и, обессиленные или испуганные, бились в напрасных усилиях и попадались в руки матросам, для которых были великою новостью, забавою и источником разных каламбуров.

Приятно лететь 12 узлов в час, под всеми парусами; особенно приятно это ощущение ночью. Давимое массою надутых парусов, судно как-будто трещит, смело рассекает своею заостренною грудью поднимающуюся горами океанскую зыбь; матовая, серебристая пена, блестя мириадами светящихся огнем инфузорий, клокочет у боков его, бороздясь сзади кормы широкою, шипящею, блистающею дорогой.

Из всех воспоминаний, которые остаются в памяти моряка, ничто, говорят, так не запечатлевается на душе, как эта картина. Она проста; её элементы всегда одни и те же: то же море, которое моряк привык видеть, в атмосфере которого окрепла его грудь; то же судно, которое он знает наизусть, от киля до клотика; та же пена валов, вечно серебряная, вечно клокочущая. Что же такого в этой картине? Отчего переживает она все другие морские воспоминания, более резкие и, кажется, более живые?… И грозные ураганы, и томительные штили, и виды роскошной тропической растительности, ни ужасы крушения — все это забывается, бледнеет в памяти; но картина пенящегося моря, несущего на волнах своих родное судно, остается вечно свежа и присуща воображению. 29 декабря, в синем тумане стали вырезываться, как тени, справа остров Св. Николая, слева Sali Island, Bonavista. Мы на ночь легли в дрейф, a 30 декабря, утром, держали на высокий пик Св. Антония, на остров Сант Яго; влево виднелся островок Мано (Мауо). Берег, бежавший от нас, с нагроможденными на нем скалами, подернут был туманом, может быть, тою характеристическою пылью, на которую указал Дарвин, и которая, по открытиям Эренберга, заключает в себе несчетное количество кремнеземно-панцирных инфузорий… Поток воздуха, порожденный теплом африканского берега, уносит с собою, на большое пространство, даже твердые вещества, распавшиеся св тонкую пыль. Эти туманы носят в себе миазмы заразительных лихорадок и других эпидемических болезней.

Скоро мы нашли бухту, в глубине которой, на возвышении, расположен город. На рейде Порто-Прая стояло несколько судов, между которыми был американский фрегат под адмиральским флагом, стоявший здесь на станции, для наблюдения за торговлею неграми; далее стоял и наш корвет Новик и два клипера Джигит и Стрелок. Другие корветы нашей эскадры были еще в Бресте.

Выехавший из города чиновник, опросив нас, объявил, что мы должны выдержать двухдневный карантин.

Это было для нас неожиданною неприятностью, но нечего делать: подняли желтый флаг и стали рассматривать, ради утешения, окружавший нас ландшафт. Рейд довольно закрыт; берега пустынны и скалисты; город снаружи смотрит уездным городом; только зеленевшая у подошвы его пальмовая роща напоминала, что здесь не Усть-Сысольск, a Африка. За городом поднимались горы, большею частью, стоящие отдельными пиками, принимающие различные оттенки, смотря по тому, как на них падало солнце и на сколько они удалялись от нас. Вообще вид был какая-то сух; чувствовалась близость Африки, с её камнями, песками и душным воздухом. Может быть, дурное расположение духа много портило впечатление картины.

Новый год мы встретили шумно и весело; к нам пробрались «во мраке ночи» соседи, джигитские офицеры. На другой день мы снова поставили паруса и снова, подхваченные пассатом, летели до тех пор, пока ветер не стал постепенно ослабевать и стихать; он часто переменялся, был то слева, то справа, наконец совсем отказался от нас, и мы заштилели в 8° сев. шир. самым положительным образом. Развели пары и шли около суток. Потом пользовались малейшим ветерком, налетавшим Бог весть откуда. Тропические жары начинали вступать в свои права. Воздух становился удушливым, хотя термометр еще не показывал больше 23°; но та же температура была и в воде, так что обливания (единственный способ купанья) не приносили никакой пользы. В каютах днем почта не было возможности сидеть; тело истомлялось, и чувствовалась целый день какая-то болезненная усталость, с слабостью в ногах и дурным вкусом во рту. По временам набегут тучи, заблестит молния, прогремит гром; но, не смотря на это, духота все та же.

Внешних развлечений было мало. Mope в штиль однообразно; иногда из гладкой его поверхности вырвется летучая рыба и, блестя на солнце своими лазоревыми крылышками, быстро пролетит в сторону и снова юркнет в бездонную пропасть; иногда проскользнет моллюск с своим парусом. Скучно, как бывало степи летом, в знойный день. Наблюдаешь природу, то есть море и небо; в тени у корабля море принимает такой яркий голубой цвет, какой Случается, да и то редко, видеть на прозрачных дорогих камнях. Вечером солнце, опускаясь в туман, покрывающих постоянно горизонт, теряет свои лучи и висит огненным, горящим шаром; туман, темный, непрозрачный внизу, переходя в темно-лиловый цвет, постепённо алеет и розовеет, переливаясь в голубоватую лазурь небосклона; в этот момент, показавшиеся звезды блестят и сияют, как бриллианты. Молодая луна, матовая, серебряная, становится все ярче и ярче при медленном потухании солнца; созвездия обозначаются яснее; наступает ночь, теплая и душная как день; однако ночью все какая-то больше оживляются. Днем, если нет работы, матросы прячутся по углам, отыскивая себе прохлады и тени; a ночью слышится часто бубен, по коже которого водит пальцем виртуоз Михайлов, производя подобие звука смычка, то выводя продолжительные ноты, то кончая несколькими отрывистыми ударами, сопровождаемыми сотрясением бубенчиков; собираются песенники, тянут: «Плакала рыдала, русою косой слезы утирала», и все эти мотивы и звуки переносят далеко, далеко…. Но вот угомонились и матросы и песенники; тишина прерывается хлопаньем обезветренных парусов и скрипом снастей, из которых каждая, кажется, говорит своим, собственно ей принадлежащим голосом: звук одной напоминает зловещий крик филина, другая вдруг зазвучит как басовая струна, и этот дребезжащий, густой звук бывает очень Эффектен в общем аккорде. Эти «дорожные» наши звуки ночи какая-то особенно настраивают душу, когда к ним прислушиваешься. По временам команда вахтенного офицера и бой склянок нарушают тишину. Выглянешь за борт, там стаи рыб, блестя на поверхности воды светящимися полосами, перегоняют друг друга, как-будто хотят опередить нас.