Владимир Афанасьев - Тайна золотой реки (сборник) Страница 10

— Ага… — только и произнёс Ганя.

Все трое мягко проскрипели по двору. Заскулили собаки рогожкинской упряжки. Послышались негромкие голоса — ругань. От ворот Коноплёв вернулся к дому. Обошёл вокруг. Ничего не заподозрив, обратил внимание на плотно закрытые ставни. Завозился в сенях, вынес куль и от порога потащил его волоком через двор, оставляя на снегу тёмную дорожку. От ворот опять вернулся к дому. Куль с остатком содержимого бросил в сени… Подпёр входную дверь колом. Подошёл к частоколу. Притаившихся за ярангой не заметил. Опростался. Скверно выругался и, задержавшись у ворот, высек искру…

Тяжёлый звук трясонул избу. Из разломов вырвались ревущие огненные клочья.

Недолго полыхало зарево над заснеженной округой. Сильный луч утренней звезды пригасил «юкагирские костры», потускнела луна в ореоле ветров. Пожарище отрыгнулось всплеском искр, будто подавившийся раскалённой головешкой огненный Дракон, который дохнул смолянистой гарью и, багровея, приутих.

Аким перекрестил лоб, ладонью насухо утёр обидную слезу, отвёл горький взгляд от пепелища и подался с кочевыми эвенами на побережье Ледовитого океана с иконой за пазухой и ружьём за плечами…

Суровое время надолго разлучило его с семьёй. Под Гижигой в схватке с бандой есаулов Розанова и Семёнова тяжёлое пулевое ранение свалило Акима Булавина.

Только зимой 1922 года береговые чукчи переправили его из Гижиги в поселение Аянка на Пенжине, а уже оттуда по первому снегу на собачьих упряжках перебросили на высокий берег Анадыря в местечко Ламутское, к слывшему на всю округу шаману-знахарю.

И закружили над Акимом исступлённые камлания-молитвы обезумевшего от зовного грохота бубна шамана. Но исцеление не приходило. Случалось, Аким просил шамана, чтобы тот исполнил его последее желание: устал человек. Но шаман наотрез отказался затягивать на шее Акима петлю, так как таинственный обряд мог совершить лишь близкий по родству человек, как это бытовало у береговых чукчей.

Подвергаясь мучительным пыткам исцеления, отчаявшись, Аким смирился с участью и безропотно ждал своего последнего часа.

От заезжих каюров Мотрона прослышала, что будто бы недалече от горы Миччеере в жилище шамана Кере от страшной неходячей болезни мается худой танги — русский. Лежит, смотрит рыбьими глазами на жирник-светильник и прижимает к телу рисованную золотом и серебром святую дощечку. Старый шаман боится его смерти. Потому как потом старику придётся сменить своё имя, чтобы не разгневить злого и всевидящего Духа Келе. Мотрона ухватилась за весточку, пустилась в дорогу. Думы об Акиме и зов сердца привели её в Халларчинскую тундру. Кочующие со стадами оленеводы указали путь к месту, где ютился тощий святой танги. На закате следующего дня она отыскала запорошенную недавней позёмкой одинокую ярангу на краю пустынного аласа. Мотрона не помнила как переступила порог яранги, в жилой части которой смрадно коптил тюленьим жиром тусклый светильник. Ужас охватил её до корней волос. На шкурах серым скелетом лежал Аким. Водянистый взгляд угасающим угольком выдавал в нём признаки жизни. Трепещущая, она склонилась над ним, приподняла податливое тело, прижалась к его влажным холодным щекам раскалённым лицом, подхватила, как младенца, на руки, вынесла из яранги, удобно уложила на просторные нарты, завернула, как спеленала, в мягкую широкую ровдугу, села рядом и залилась молчаливыми слезами. Ездовики, почуяв обратный путь, подхватили…

В тундре давно не стреляли.

Аким приглядывался к новому строю. Радовался и тревожился за сына Ивана. Вырос парень душевный, в работе хваткий, к грамоте расположенный. Чаще на берегу стал задерживаться, на горизонт подолго всматриваться: оперился парень, вот-вот выпорхнет из родительского гнезда.

С ранней осени Мотрона и Иван стали готовить Акима в дальнюю дорогу. От знающих людей разузнали они, что в далёком Хабаровске имеются учёные лекари, что исцеляют всяческие болезни и уродства. Вот и появилась зацепка — Акима поднять, поставить на ноги — избавить его от мучительного паралича. Лелея несмелую надежду на чудеса, как только гуси-лебеди потянулись на юг, тронулись в дорогу и Булавины. По несущемуся к океану речному полноводью за два дня на байдаре добрались до устья Колымы, а от Михалкинского причала на пароходе гидрографической экспедиции до Владивостока. Тёплым солнечным днём увядающей осени встретил их Хабаровск. Как участник партизанского движения в ликвидации колчаковщины, Аким обратился в транспортный отдел ОГПУ особой Дальневосточной армии. Ему помогли: отвели временное жильё в доме военного ведомства, нашли место в госпитале, Мотроне предоставили работу медицинской нянечкой, а Ивана без экзаменов зачислили в подготовительную группу школы младших командиров Красной Армии.

Болезнь долго не отступала, но после повторной операции Акиму полегчало, а к весне он совсем оправился. В день выписки из госпиталя, сменив больничную одежонку на новый удобный костюм, в приподнятом настроении, Аким Кузьмич сидел на жёстком кожаном топчане в ординаторской, придерживая на коленях завёрнутую в чистую тряпицу икону, с которой последние годы не расставался. Теперь её надо было передать лечащему доктору в знак благодарности. И хотя Аким из-за неловкости возражал, Мотрона настояла.

— Будем прощаться, — сказал доктор, прикрывая за собой дверь в ординаторскую и проходя к столу. — Значит, домой — на Чукотку?

Аким кивнул головой, приподнялся с топчана в поклоне и в неловком замешательстве положил на край стола свёрток. Отстранив стопку папок, доктор развернул икону и ахнул:

— Боже! — засветился он душевной чистотой. — «Владимирская Богоматерь»?!

Его взгляд задержался на филиграни массивного серебряного оклада.

— Это реликвия!..

Доктор бережно завернул икону и сунул её в руки сконфуженного Акима, глядя в его раскрасневшее от волнения лицо добродушным взглядом:

— Сохрани вас Господь. Вы честный человек, Аким Кузьмич, я желаю вам только добра. В послеоперационном бреду вы раскрывали всю притягательность занятия золотоискателя, любовь к людям и природе Чукотки. Сейчас надо быть осмотрительнее.

Он выдвинул ящик письменного стола, достал из-под папок большой почтовый конверт и положил перед Акимом.

— В палату рядом с вашей был помещён больной под охраной гепеушников. Это, — доктор указал на конверт, — он передал вам.

Всё это время стоявший, Аким опустился на кушетку, несмело развернул содержимое конверта и нахмурился. Карта ротмистра Альтмана была целёхонька…