Тур Хейердал - ИСКУССТВО ОСТРОВА ПАСХИ Страница 11

Наличие мелкой скульптуры на острове, над голыми равнинами которого всюду высились могучие монолиты, вполне естественно. Огромные антропоморфные статуи сосредоточены в строго ограниченных областях земного шара, но где бы ни развилось монолитическое искусство, ваятели не ограничивались циклопическими памятниками, они непременно вытесывали еще больше мелких статуэток и домашних божков. На Маркизских островах и в районах тиауанакоидного влияния в Южной Америке (то есть в двух областях, которые географически и по камнерезному искусству стоят ближе всего к острову Пасхи) представлены все размеры — от исполинских монолитов до фигурок высотой 15–20 сантиметров и меньше.

Поскольку каменная скульптура острова Пасхи известна нам главным образом по огромным кумирам под открытым небом, остается предположить, что большинство мелких скульптур было либо вовсе уничтожено, либо выброшено в море, либо спрятано от вандалов. На Пасхе любое племя перед лицом военной угрозы, не говоря уже о полном разгроме, оказывалось в исключительно тяжелом положении. Маленький голый остров — негде укрыться, некуда отступать и некуда бежать — до ближайшего пригодного для обитания клочка земли тысячи миль. Вот и научились пасхальцы искать спасения под землей. Этому чрезвычайно способствовало геологическое строение острова, пронизанного, словно сотами, вулканическими пещерами и туннелями. Устные предания пестрят упоминаниями отдельных лиц, семей, военных отрядов, которые укрывались в пещерах в период Хури-моаи, когда грабили и разрушали дома, уничтожали плантации и сжигали жалкие остатки леса, чтобы разорить противника. Выразительно описывается, как прятавшиеся под землей люди только ночью отваживались выходить на поверхность, чтобы добыть пищу или нанести ответный удар, после которого нередко происходили каннибальские оргии с последующими акциями возмездия. Вход в укрытие либо находился на отвесной скале над морем — тогда добраться до него можно было лишь сверху, спускаясь на веревке, — либо надежно маскировался так, что непосвященный не мог его обнаружить. В последнем случае нередко закладывали камнями устье пещеры так, что оставался узкий извилистый туннель; даже если враг обнаруживал убежище, только один человек за раз мог протиснуться внутрь. Местные жители показали нам немало таких пещер. Некоторые из них теперь известны всей общине, другие по-прежнему служат родовыми тайниками.

На полу этих пещер мы нередко находили толстый слой отбросов — знак того, что они долго служили жилищами, как и многие из тех, вход в которые не маскировался или находился на обрыве над морем. Изучение таких слоев, включая радиокарбонную датировку, показало, что в пещерах жили только в Позднем периоде.

Нет указаний, что они служили для обитания в Раннем или Среднем периодах, на которые приходится расцвет местной культуры. Очевидно, начинания строителей и ваятелей этой поры требовали организованных усилий общины, сосредоточенной в деревнях, — кстати, наши раскопки подтвердили, что такие деревни были на Пасхе в обоих названных периодах. Постоянное наличие рабочей силы и коллективный труд, необходимые для ваяния и установки монолитов, были бы невозможны, будь население разбросано в пещерах по всему острову. Лишь после полного распада общинной жизни в начале Позднего периода, когда каждый род боролся за существование, отбиваясь от врагов, у пасхальцев возникла нужда в пещерах.

Находки оружия и других следов войны археологически привязываются только к периоду Хури-моаи. Однако остается загадкой разрыв между культурами Раннего и Среднего периодов. Подобные разрывы, как будто на смену родственным предшественникам приходила совершенно новая династия, довольно обычная черта для ближайшего на востоке материка Южной Америки. Хорошо известные примеры — культуры Ранняя и Поздняя Чиму, Ранняя и Поздняя Наска, три (по меньшей мере) отчетливо различимых периода Тиауанако.

Итак, междоусобная вражда и опустошения были не один десяток лет характерны для общинной жизни острова перед первым появлением на Пасхе европейцев. Археологический материал этой поры показывает, что жилища разрушались, восстанавливались, снова разрушались, и люди стали укрываться и жить в подземельях.

Естественно предположить, что мобильные изделия искусства и другое имущество, в отличие от монументов на аху, не бросали под открытым небом, когда раздираемые усобицами племена укрывались под землей. Период войн кончился в 1864 году, когда на Пасху явились миссионеры и восстановили порядок, собрав все население в новой деревне на берегу залива Хангароа. Но и после этого пасхальцы, очевидно, продолжали пользоваться подземными тайниками. Едва расставшись с язычеством, они вряд ли стали бы выносить из тайников предметы, способные вызвать недовольство иноземных духовных наставников, которые к тому же, как мы увидим дальше, приказали островитянам сжечь или разбить все вещи такого рода.

На фоне этих событий ранней истории острова легче разобраться в подчас отрывочных данных, сообщаемых о Пасхе первыми европейскими путешественниками. Полный обзор их наблюдений сделан в другом месте (Heyerdahl, 1961, р. 33–90), поэтому ниже повторим лишь то, что прямо относится к настоящему исследованию.

Открытие острова Роггевеном в 1722 году

Когда голландский адмирал Якоб Роггевен, выйдя из Южной Америки на запад, в пасхальное воскресенье 1722 года наткнулся на остров Пасхи, он задержался здесь всего один день. Из того, что тогда записали голландцы, для данного исследования наиболее интересны слова о смешанном расовом составе местного населения. Среди первых островитян, поднявшихся на борт иноземных кораблей, бросался в глаза один «совершенно белый». Из европейцев первым на берег острова ступил командир военного отряда, размещенного на трех кораблях Роггевена, К.Ф. Беренс. Оп писал (Behrens, 1722, р. 14, 17–18) о встретивших его островитянах: «Они, как правило, смуглые, как испанцы, однако встречаются и почти черные и совсем белые. У некоторых кожа красноватая, словно обожженная солнцем». Говоря об искусстве, он кроме огромных изваяний упоминает только татуировку: «Они рисуют на теле всевозможных птиц и животных, один рисунок совершеннее другого». Слова о разнообразии зооморфных мотивов интересны, ведь местная фауна настолько бедна, что наземные позвоночные были представлены лишь крысами и мелкими ящерицами. Роггевен (1722, с. 17) подчеркивает, что видел «всего двух-трех старых женщин… молодые женщины и девушки не показывались в толпе, и остается предположить, что мужчины из ревности спрятали их в каком-то дальнем уголке острова». Это замечание особенно важно в свете того, что наблюдали последующие посетители. Роггевен (там же, с. 11, 17) отметил, что местные жители — завзятые воры; открыто, ничуть не смущаясь, они пытались унести все, что попадалось им под руку, снимали даже с моряков головные уборы. При таком взгляде местных жителей на кражу, укоренившемся до контакта с европейцами, ясно, что и в мирное время была нужда в тайниках. Ко времени посещения острова Роггевеном период Хури-моаи, очевидно, еще не кончился, так как некоторые изваяния по-прежнему были предметом поклонения; это явствует из следующего сообщения Беренса (1722 а, с. 13): «Они разводили у ног своих кумиров костры для жертвоприношений и в знак преклонения… Рано утром мы увидели, как они стояли на коленях, лицом к восходящему солнцу, а кругом горели костры — очевидно, так по утрам воздают они почести своим богам».