Джереми Паксман - "Англия: Портрет народа" Страница 11

Предполагалось, что благодаря Гран-Туру английская элита станет более терпимой к заморским идеям: ведь всегда легче писать пасквили и насмехаться на расстоянии. И действительно, к концу XVIII века появились жалобы, что офранцуживание становится в Англии условием для продвижения по службе. Такие драматурги, как Корнель и Расин, вызывали большее восхищение, чем Шекспир, а английские поэты Поуп и Э. Р. Эддисон стали подражать стилям французского стихосложения. Однако остальные англичане думали абсолютно иначе. Короче говоря, очень многие из них всегда терпеть не могли французов. И это чувство было взаимным. В Англии нет, наверное, ни одного самого крошечного городишки, который не обзавелся бы французским «побратимом» для достижения лучшего понимания между двумя культурами. Но это пустое занятие: несмотря на все эти взаимные визиты членов городских советов, vins d'honneur — угощений в чью-либо честь — и поездок школьников, глубокие разногласия и взаимные подозрения представителей обеих культур остаются. Это тонко уловил в 1973 году французский министр культуры писатель Морис Дрюон, который сказал, что «у элит наших стран наблюдается тенденция восхищаться друг другом, а у народов — относиться друг к другу с презрением».

Целые столетия враждебности трудно преодолеть посредством нескольких тостов и спичей, произнесенных почтенными людьми среднего возраста. Всем нам необходимы враги, а французы — вот они, совсем под рукой, да еще с такой очевидностью плюющие на интересы кого бы то ни было еще. Две нации теперь не уступают друг другу ни в экономике, ни в военной силе и представляют друг для друга удобный фон для противопоставления: обе стороны могут относиться к другой свысока, но им друг без друга не обойтись. И все же французы по-прежнему предоставляют англичанам поводы презирать их. Никто не сомневается, что, если бы Гитлеру удалось вторгнуться в Британию, откуда-нибудь непременно взялось бы правительство типа вишистского. Но в том-то и дело, что этого не произошло, поэтому моральный капитал, накопленный за последнюю мировую войну, у англичан остался. А предпринятые позже неблагодарными французами попытки исключить Британию из Европейского экономического сообщества лишь подтверждают, что враждебность между нациями не случайна.

К пониманию того, что Entente Cordiale[16]— пустой звук, пришли солдаты, воевавшие на Западном фронте во время Первой мировой войны.

Они в полной мере ощутили на себе, на что способны французские крестьяне, за которых они якобы сражались и которые в обмен на одно яйцо готовы были лишить их всего денежного довольствия. Когда после окончания войны поэт, ученый и романист Роберт Грейвс вместе с другими демобилизованными пехотными офицерами приехал в Оксфорд, он заметил, что

«антифранцузские настроения среди бывших солдат становились чуть ли не манией. Эдмунд в те времена, бывало, говорил с нервной дрожью в голосе: «Нет, воевать больше не пойду ни за какие деньги! Если только с французами. Вот если будет война с ними, пойду тут же…» Некоторые студенты даже считали, что мы сражались не на той стороне: наши естественные враги — французы.»

Нечто подобное довелось увидеть и Джорджу Оруэллу. «Во время войны 1914–1918 годов, — писал он, — у английского рабочего класса была редкая возможность контакта с иностранцами. В результате единственное, что они из этого вынесли, — это ненависть ко всем европейцам, кроме немцев, мужеством которых они восхищались. За четыре года, проведенных на земле Франции, они не приучились даже пить вино».

Вряд ли скажешь, что правнуки и правнучки ветеранов Первой мировой придерживаются более умеренных взглядов. Англия остается единственной европейской страной, где от вроде бы интеллигентных людей можно услышать выражения вроде «присоединение к Европе было ошибкой» или «мы должны оставить Европу», словно ее можно прицепить к машине, как караван, в выходные дни. В анализе британского рынка в 1996 году, составленного для Французского бюро по туризму, с некоторой долей презрения говорится, что «несмотря на развитое чувство юмора и умение посмеяться над собой, они остаются консерваторами и шовинистами. В британцах глубоко заложено чувство независимости и островной изолированности, они постоянно разрываются между Америкой и Европой». И они правы: когда живешь на острове, появляется ощущение, что весь остальной мир где-то за морем.

Существует предание о заголовке, с которым однажды вышла одна из английских газет и который объяснит вам все, что вы хотите узнать об отношениях страны с остальной Европой.

ГУСТОЙ ТУМАН В КАНАЛЕ — КОНТИНЕНТ ОТРЕЗАН

Вот ведь не повезло живущим на материке европейцам: как они зависят от милости погоды.

Для ментальности англичан трудно переоценить значение того факта, что они островитяне. Это в полной мере выражено в словах старого герцога Джона Ганта в пьесе Шекспира «Ричард II», когда он говорит:

Противу зол и ужасов войны

Самой природой сложенная крепость,

Счастливейшего племени отчизна.

Сей мир особый, дивный сей алмаз

В серебряной оправе океана.

Который, словно замковой стеной

Иль рвом защитным ограждает остров…

(Акт 11, сцена 1. Пер. Мих. Донского)

При таком понимании Англии ее первейшая привилегия состоит в том, что она изолирована от остальной Европы. Это давало очевидные практические выгоды. Когда живешь на острове, границы четко определены; линии на картах — условны, а пляжи и утесы — нет. В Англии немало мест с ярко выраженными региональными особенностями; но всех — и жителя Манчестера, и лондонского кокни, и сомерсетского фермера, и пивовара из Бартона на Тренте — объединяет морская граница. Живущие по одну и другую сторону сухопутной границы мало отличаются по характеру, поэтому живущие на материке больше отдают себе отчет в существовании других народов и в условности того, какой у тебя паспорт. Когда Джон Гант произносил свои слова, англичане уже присоединили Уэльс и собирались заключить союз с Шотландией. Настоящих границ не было, и они не думали устанавливать их, потому что это не сулило никакой выгоды. Периметр Англии определяет море, и вследствие этого англичане выработали в себе то, что писатель Элиас Канетти в 1960 году назвал «самым незменным национальным чувством в мире». Вокруг море, и править нужно им: «Англичанин видит себя капитаном корабля с небольшой группой людей на борту, вокруг него и под ним море. Он почти один; как капитан, он во многом изолирован даже от своей команды».