Виталий Волович - На грани риска Страница 11

Корифенья стая двигалась чуть в отдалении. Видимо, эти океанские красавицы были вполне уверены в "быстроте ног" и нисколько не опасались грозного противника. Впрочем, и акулы не делали никаких попыток к нападению. Но этот негласный мирный договор мигом нарушался, когда корифена попадалась к нам на крючок. Тут уж акулы не дремали. Куда девалась их постоянная флегма. С необычайной ловкостью акула делала поворот и, словно живая торпеда, устремлялась к бьющейся на крючке корифене. И как ни спешили мы, подтаскивая рыбу к борту, акула всегда оказывалась проворнее. Могучим рывком настигала она свою жертву и, ухватив своими страшными челюстями, неистово трясла ее из стороны в сторону. Через несколько мгновений половина здоровенной рыбины исчезала в акульей пасти. Невольно думалось: "Вот так свались кто-нибудь за борт, его, наверное, постигла бы столь же печальная участь..."

Наконец Савину надоело это безостановочное зловещее кружение акул, и он, насадив на крючок кусок корифеньего мяса, швырнул его за борт. Едва мясо шлепнулось в воду, как ближайшая акула схватила приманку и забилась на крючке. Акула попалась небольшая, метра полтора. Ее подтянули к борту, набросили на хвост петлю и втянули в лодку. Держать ее пришлось крепко, иначе бы она натворила безобразий. Хищницу ожидал бы бесславный конец, если бы на ее боку не обнаружили прилипало - небольшую, сантиметров двадцати, бурого цвета рыбешку. Прилипало мигом оценила обстановку и, "отклеившись" от своего хозяина, плюхнулась на брезент. К акуле все тут же потеряли интерес. Ее отправили обратно за борт и занялись прилипало. Там, где у нормальной рыбы должен был находиться спинной плавник, виднелась овальная присоска, похожая на рифленую подошву кед. Биологи рассчитали, что каждые ее 6,5 квадратных сантиметра обладают присасывающей силой около семи килограммов.

Если прилипало бросить неподалеку от крупной рыбы, черепахи или лодки, она устремится вперед и намертво присосется к новому хозяину. Эта особенность прилипало давно была замечена человеком, и он приспособил эту рыбешку для ловли черепах. Впервые такую охоту описал в 1511 году Пьер Мартир, спутник Христофора Колумба, посетивший в 1499 году вместе с ним местечко Джарджинелла-де-ла-Рейн на острове Куба.

Ныне рыбаки Занзибара и Мадагаскара, Кубы, Перу и Австралии часто пользуются помощью прилипало для поимки черепах. Одни привязывают длинный шнур прямо к ее хвосту и, дождавшись, когда она намертво присосется к добыче, тянут их обеих к лодке. Другие просовывают веревку через рот и жабры.

Жители Коморских островов и Торресова пролива, считая все эти способы ненадежными, так как тело рыбы покрыто толстым слоем слизи и веревка может соскользнуть, протыкают черепаховой иглой отверстие у основания хвостового плавника, затем вставляют деревянную палочку, а когда ранка затянется, к ней крепят линь.

Спустилась ночь. Небо затянуло облаками, и сразу стало сумрачно и тревожно. Ракитин приказал зажечь еще два фонаря - на носу и на корме. В их неярких лучах в воде мелькали тени кальмаров, охотившихся за "летучками". Лапину удалось поймать одного, закинув специальный крючок, похожий на оранжевое веретено с двумя венчиками загнутых стальных игл. Кальмар шлепнулся на дно лодки, выпустил струю чернильной жидкости и из стеариново-белого превратился мигом в темно-красного.

– А ведь из него можно изготовить миллион блюд, - мечтательно сказал Демин. - Меня на судне угощали таким жареным кальмаром с картошкой и луком пальчики оближешь.

– Еще бы. Он же по питательности превосходит говядину. В нем белка почти двадцать процентов, - подтвердил всезнающий Лапин.

– Как бы вы сами на обед к кальмарам не попали, - пробурчал Сашков. Вот вылезет сейчас из темноты гигантский кальмар, и будет вам картошка с луком.

– Ладно сказки рассказывать, - сказал Лебедев.

– Да какие тут сказки, - возразил Лапин. - Я читал, что встречаются кальмары килограммов на триста и длиной метров двадцать. Вот вылезет такое чудище - и не обрадуешься.

– Говорят, на теле кашалотов видели следы присосок гигантских кальмаров, - осторожно вмешался Иванчиков, который обычно больше слушал разговоры, чем принимал в них участие. - Вроде бы даже бывает, они схватываются с кашалотами.

– Вот уж липа так липа, - засмеялся Лапин. - Да в кашалоте тонн сорок пятьдесят, а в кальмаре и трети тонны нет. Какая уж тут борьба. Просто кашалот, наверное, пытался стряхнуть его, чтобы хорошенько закусить. Вот почитай Несиса. Он большой дока по кальмарам.

Ракитин не принимал участия в споре. Он перегрелся на солнце. Голова была тяжелой. Клонило ко сну.

Он было задремал, как вдруг странный металлический звук заставил его вскочить на ноги. Все тоже проснулись, всматриваясь в темноту.

Но все было тихо, никаких признаков чего-нибудь постороннего. Может, это металлические баки, вделанные по бортам шлюпки и нагретые дневным жаром, издали этот подозрительный звук. Но еще долго никто не мог уснуть, и все разговаривали вполголоса, высказывая предположения о происхождении этого странного звука.

Как-то Ракитин прочел повесть "Пилар". "На море, окутанном ночным мраком, все случается внезапно, - писал Ю. Папоров, - все способно вызвать тревогу - и неожиданно хлопнувшая снасть, и резкий крен судна. Особенно тревожно ночью в тропических водах, где хищники дерзки и прожорливы".

Сейчас он не мог не согласиться с автором. Тем более он понимал, что сказывается психическая нагрузка и никто не остался к ней безразличным. Недаром, просматривая дневники, он поразился записи, сделанной Сашковым: "Ночью просыпался несколько раз: черная птица кружит над шлюпкой в темноте, машет крыльями и этим вызывает неприятное чувство, которое скорее похоже на страх. Было бы ружье - застрелил".

Ракитин вспомнил, что прошлой ночью действительно над шлюпкой пролетела какая-то птица, но не придал этому значения. Однако, как оказалось, не все отнеслись к этому безучастно.

К полудню ветер стих. Океан застыл в полной неподвижности. Это жаркое безмолвие не нарушалось ни плеском воды, ни привычным скрипом мачты, ни короткими хлопками флага. Даже летающие рыбы, развлекавшие разомлевший на дневной жаре экипаж "Дельфина", исчезли. Корифены тоже пропали. Штиль. Мозг охвачен оцепенением, каким-то пугающим безразличием ко всему окружающему. Не хочется ни двигаться, ни говорить, ни читать.

– Искупаться бы, - мечтательно протянул Сашков. Но его идея не нашла поддержку: акулы продолжали свое бессменное дежурство неподалеку от лодки и их расплывчатые очертания темнели в глубине под нами.