Василий Головнин - Путешествие шлюпа Диана из Кронштадта в Камчатку Страница 11

Наставший попутный ветер обратил наше внимание к другому предмету, хотя не столь любопытному, но более для нас полезному: в исходе 5‑го часа мы снялись с якоря и пошли к Эльсинору. Я признаюсь, что не без сожаления терял из виду такую сцену, которая хотя не может быть забавна или приятна для чувств всякого человеколюбивого зрителя, но должна быть весьма интересна для людей, посвятивших себя военной службе, а особливо военной морской. Видеть обширную приморскую столицу, атакуемую с моря сильным флотом, а с берега сухопутными силами, которую гарнизон и жители решились до последней крайности защищать, может быть, не удастся во всю свою жизнь; такие примеры не часто встречаются в истории народных браней.

G возвышением солнца и ветер утихал, к полудню был настоящий штиль, а после стал опять дуть понемногу и помог нам в 5‑м часу притти на Эльсинорский рейд, где мы стали на якорь. После сего скоро приехал к нам датской морской службы офицер Туксон, справиться о своем сыне, который у нас во флоте служил мичманом, да и сам он много тому лет назад был лейтенантом в нашей службе. С ним я тотчас поехал на берег к коменданту Кронборгского замка.

В воротах главного вала мы должны были дожидаться несколько минут позволения о впущении меня в крепость. В комнате у коменданта я нашел очень много офицеров, которых привлекло туда любопытство, чтобы скорее узнать об участи их столицы. Они нетерпеливо расспрашивали меня с великой подробностию о состоянии, в каком я оставил Копенгаген; что мне говорил генерал Пейман; все ли они здоровы. Не зная причины сильной пальбы, которая была им слышна в последние три дня, они думали, что флот сделал атаку на приморские укрепления, и полагали, что самые сильные батареи взяты или сбиты. Я им сказал, что сегодня поутру я их оставил под флагом его датского величества и что нападения на них совсем сделано не было. Они изъявили чрезвычайную радость и благодарили чрезвычайно, а особливо сам комендант. Когда я его превосходительству откланялся, он меня проводил до крыльца, несмотря на глубокую свою старость и слабое здоровье.

В замке, сколько я мог приметить, находился сильный гарнизон, кроме великого числа граждан, бывших при орудиях на крепостных строениях. Эльсинор совсем не представлял того вида, который он обыкновенно имел в мирное время, будучи, так сказать, постоялым двором всей балтийской торговли. Он летом всегда был многолюдным. Деятельность, неразлучный товарищ коммерции, повсюду в нем являлась. Но ныне едва человека можно было встретить на улице. Купеческие конторы и лавки заперты, лучшие из них вещи перевезены в замок и все молодые граждане, способные к несению оружия, расписаны по пушкам в крепости, где они должны были находиться почти безотлучно. Английские купцы, прежде составлявшие главные коммерческие общества сего места, переехали в Эльсинборг{32}.

Город так был пуст, и печаль, или, лучше сказать, отчаяние жителей столь велико, что я не имел никакой надежды купить что–либо из нужных для шлюпа вещей. Однакоже помянутый г-н Туксон сам добровольно взялся мне вспомоществовать.

Свежую провизию мы также получили помощию Туксона. Все мясные лавки и рынки были заперты; с окружными деревнями сообщение пресечено, — итак мясо и зелень надлежало искать в частных домах. Но для сего нужно было иметь знакомых между жителями и знать их язык, иначе ни в чем нельзя было успеть. Но Туксон, своим старанием, вывел меня из таких замешательств; мы имели довольно свежего мяса и зелени как для офицерского стола, так и для команды и платили, я думаю, не дороже обыкновенных цен, по коим оные продавались в мирное время.

Поутру прошли в Копенгаген около 30 английских судов под конвоем двух линейных кораблей. Они держали ближе к шведскому берегу, вне выстрелов Кронборгского замка.

10‑го числа после полудня, в 5‑м часу, приехал к нам лоцман, которого я нанял для Северного моря; имя его Досет, родом англичанин, но, поселившись давно в Эльсиноре, сделался гражданином сего места.

Снявшись с якоря, мы пошли в путь при умеренном ветре. Скагенский маяк{33} открылся нам в 10 часов вечера. Все сутки 12‑го числа мы лавировали между ютландским и норвежским берегами.

14‑го числа в полдень мы были по обсервации в широте 57°47′. Скагенский маяк от нас находился на WtS в расстоянии 12 или 15 миль; а каменья, называемые Патер — Ностер, по новой карте Каттегата {34} на NOtO в расстоянии 18 миль.

Утвердя таким образом пункт свой, мы шли на NtW по компасу; до шести часов мы прошли 16 1/4 миль. Тогда каменья самого ближайшего к нам подветренного берега должны были от нас находиться в 14 милях. Однакож, по глазомеру мы гораздо ближе к берегу были, и приметно было, что мы к нему весьма скоро приближались. Ветер дул, и волнение неслось прямо на каменья, называемые Лангеброд. По совету лоцмана, в 6 часов поворотили мы на другой галс{35}, а через полчаса ветер стал заходить; тогда нас начало валить к каменьям Патер — Ностера, и для того в 7 часов мы опять поворотили на левый галс и легли на NW по компасу. Между тем от берега были не далее 6 миль.

Ветер стих и едва мог наполнять верхние паруса, а зыбью нас приближало к берегу. Небо покрыто было облаками, дождь шел сильный, и страшные черные тучи поднимались от запада. Мы ожидали каждую минуту жестокого шквала, и если бы это случилось, то, по моему мнению, в ту же бы ночь и кончилось плавание «Дианы», а может быть, и мы все окончили бы наше путешествие в здешнем мире. Офицеры и вся команда были наверху по своим местам. Якоря были готовы; но я на них немного надеялся: у самых каменьев на чрезвычайной глубине, в крепкий ветер и при большом волнении они не могли долго держать. В таком опасном положении мы находились до полуночи, а тогда прежний ветер настал и пошел далее к N, для чего мы поворотили на правый галс.

По рассвете увидели берег в окружностях Стромстата{36}.

Поутру увидели мы лодку в некотором от нас расстоянии. Полагая, что на ней рыбаки возвращаются с промысла, сделали мы ей лоцманский сигнал; но они, знавши, я думаю, копенгагенские новости, сочли нас англичанами и тотчас пустились к берегу.

В 10 часов ночи мы поворотили от берега, а в час пополуночи (16‑го числа) опять к берегу, который и увидели прямо перед собой. В 7‑м часу утра, подойдя к нему, мы увидели, что лоцманские лодки{*5} подле оного разъезжали, и сделали им сигнал. Но они к нам не подходили ближе двух или трех пушечных выстрелов.

Намерение мое было войти в порт и дождаться благополучного ветра.

Мы находились перед входом в гавань Мардо, где мне случилось быть в 1796 году на фрегате «Нарва». Мы тогда зашли в нее с английским конвоем за противными ветрами, и при входе командорский фрегат «Андромаха» стал на камень, хотя он и имел лоцмана.