Жюль Верн - Кловис Дардантор Страница 11

— Да как вы можете думать такое! — возмутился доктор Брюно.

— Я думаю только одно, — ответил перпиньянец. — А именно, что касается меня лично, то я ни одного куска мимо рта не пронесу и если за столом усидит хоть один пассажир…

— То этим пассажиром будете вы! — завершил фразу Жан.

— Истинно так, месье Таконна, — запросто, как если бы они были знакомы хотя бы двое суток, обратился Дардантор к молодому человеку.

— Не исключено, что кое-кто из наших спутников вновь усядется за стол: ведь качка уменьшилась, — заметил Марсель.

— Повторяю, — стоял на своем капитан, — пароход качало считанные минуты. Просто рулевой отвлекся. — Затем он обратился к метрдотелю: — Взгляните, не пожелает ли кто-либо из наших пассажиров продолжить обед.

— Может, твой бедный папаша, Агафокл? — подсказал месье Дардантор.

Но юный Дезирандель, отрицательно покачав головой, даже не пошевелился, так как отлично знал, что его прародитель ни за что не отважится опять появиться здесь.

Метрдотель неуверенно направился к двери, прекрасно понимая, что это бесполезно: когда пассажиры уходят из ресторана, они редко возвращаются назад, даже если обстановка изменяется к лучшему. И действительно, пустые стулья так и не были заняты, в связи с чем достойный капитан и почтенный доктор попытались придать своим лицам выражение глубочайшей скорби.

Но остававшиеся за столом пассажиры — человек десять — не собирались печалиться по этому поводу. «В конце концов, чем меньше едоков за столом, тем лучше, — считал, например, Кловис Дардантор. — От этого, кстати, выигрывает и прислуга, возрастает непринужденность общения, и разговор легко может стать общим».

Так оно и случилось. Вниманием присутствовавших завладел герой нашей истории, да еще как! Даже отменный болтун доктор Брюно лишь изредка ухитрялся вставить словечко, а про Жана и говорить нечего! Одному Богу известно, забавляла ли юного парижанина вся эта болтовня или нет. Марсель только улыбался. Агафокл жевал, ничего не слыша, месье Эсташ Орьянталь смаковал лучшие куски мяса, запивая их бургундским, которое метрдотель принес в ведерке, обретшем успокоительную устойчивость. На остальных же сотрапезников не стоило обращать внимание.

Славный златоуст с упоением рассказывал о преимуществах Юга перед Севером, о неоспоримых заслугах города Перпиньяна, о статусе, которым обладал один из его виднейших сыновей, а именно Кловис Дардантор, о весе в обществе достойного перпиньянца, обусловленном честно заработанным состоянием, о путешествиях, уже совершенных и еще только задуманных, о намерении посетить Оран, о котором прожужжала ему все уши семейка Дезиранделей о составленном им плане поездки по прекрасной алжирской провинции с тем же названием, что и ее административный центр… В общем, оратора понесло, и он даже не задумывался над тем, когда же надо будет остановиться.

Было бы заблуждением полагать, что этот словесный поток мешал содержимому тарелки исчезать во рту краснобая. Вступительные и заключительные фразы с чудесной легкостью произносились чуть ли не одновременно. Сей неподражаемый господин говорил и ел, ел и говорил, не забывая опорожнять стакан, чтобы облегчить себе выполнение этой двойной задачи.

«Дардантор — просто человек-машина, — сказал себе Жан. — И как исправно действует! Он, пожалуй, самый законченный тип южанина из всех тех, с кем мне доводилось встречаться».

Доктор Брюно восхищался перпиньянцем не меньше. Какой замечательный объект для вскрытия представлял бы собой этот тип! И какую пользу извлекла бы физиология, познав тайны подобного организма! Однако, понимая, что просьба вскрыть живот могла показаться собеседнику несколько бестактной, доктор ограничился тем, что спросил у месье Дардантора, всегда ли тот заботится о собственном здоровье.

— Здоровье, дорогой мой доктор! Что вы понимаете под этим словом?

— Понимаю то же, что и все. Если следовать общепринятому определению, это безостановочное и нормальное функционирование организма.

— Что ж, принимая это определение, — заявил Марсель, — мы хотели бы узнать, нормально ли, месье Дардантор, функционирует ваш организм?

— И безостановочно ли? — добавил Жан.

— Да, безостановочно, можете не сомневаться, поскольку я никогда не болел, — засмеялся перпиньянец, похлопывая себя по животу, — и нормально, так как я до сих пор не замечал никаких отклонений!

— Теперь, надеюсь, дорогой мой пассажир, — заключил капитан Бюгараш, — вы твердо усвоили, что означает слово «здоровье». — И обратился к врачу: — А не выпить ли нам по этому поводу и за ваше собственное?

— Действительно, повод основательный, так что приступим к шампанскому, не дожидаясь десерта! — с готовностью ответил корабельный эскулап.

Был подан «Редедер», запенились бокалы, и беседа разгорелась пуще прежнего.

Первым начал словесный обстрел перпиньянца доктор Брюно:

— Месье Дардантор, я попросил бы вас ответить еще на один вопрос: чтобы сберечь столь дивное здоровье, воздерживались ли вы от всякого рода эксцессов?

— А что вы подразумеваете под последним словом?

— Вот как, — спросил Марсель с улыбкой, — оказывается, слово «эксцесс», как и слово «здоровье», неизвестно в Восточных Пиренеях?

— Неизвестно, месье Лориан. Честно говоря, я и сам толком не понимаю, что оно означает.

— Месье Дардантор, — начал втолковывать врач, — допускать эксцессы означает позволять себе излишества, злоупотреблять возможностями своего тела и своего ума, выказывая себя неумеренным и безудержным, предаваясь застольным удовольствиям — этой пагубной страсти, которая незамедлительно испортит ваш желудок…

— А что такое желудок? — всерьез поинтересовался Кловис Дардантор.

— Как это что?! — поразился доктор. — Черт подери! Это такая машина, которая производит гастралгию, гастриты, желудочные грыжи, гастроэнтериты, эндогастриты, экзогастриты!

Перебирая четки слов с латинским корнем «gaster»,[40] медик, казалось, был счастлив от сознания того, что желудок дал жизнь стольким удивительным хворобам.

Поскольку перпиньянец упорно твердил, что все слова, обозначающие какое-либо нарушение здоровья, ему неведомы и кажутся бессмысленными, Жан, немало забавляясь происходившим, спросил, используя уникальное понятие, сосредоточившее в себе всю человеческую невоздержанность:

— Вы предавались когда-нибудь распутству?

— Нет… поскольку никогда не был женат.

Трубный глас этого оригинала прозвучал такими раскатами, что стаканы зазвенели, словно от качки. Тут уж стало совершенно невозможно понять, является ли этот немыслимый господин образцом воздержанности и уже как следствие этого обладателем отменного здоровья или же разгадка его отличного физического состояния кроется в крепкой от рождения телесной конституции, которой не смогло бы причинить вреда никакое излишество.