Зиновий Каневский - ЗАГАДКИ И ТРАГЕДИИ АРКТИКИ Страница 12

«Она, несомненно, влюбилась в Брусилова, и он отвечал ей взаимностью»,— твердят одни. «Нет, не скажите,— включаются в разговор другие,— посмотрите на фотографию Альбанова, могла ли такая пылкая натура, как Ерминия, устоять перед обаянием штурмана?» Но ни в письмах с борта «Святой Анны» (будь то письма Брусилова или Жданко), ни в книге Альбанова не содержится никаких намёков на то, будто на шхуне возник традиционный «треугольник», приведший в итоге к размолвке между командиром и штурманом.

О самом конфликте достаточно откровенно и убедительно рассказано Альбановым. «Я уходил с судна вследствие возникшего между мною и Брусиловым несогласия... Сейчас, когда я спокойно могу оглянуться назад и беспристрастно анализировать наши отношения, мне представляется, что в то время мы оба были нервнобольными людьми... Из разных мелочей, неизбежных при долгом совместном житье в тяжелых условиях, создавалась мало-помалу уже крупная преграда между нами. Терпеливо разобрать эту преграду путем объяснений, выяснить и устранить недочеты нашей жизни у нас не хватило ни решимости, ни хладнокровия, и недовольство все накоплялось и накоплялось».

Сегодня дать оценку подобным взаимоотношениям куда как просто: обычная психологическая несовместимость, столь типичная практически для любой экспедиции, действующей в трудных условиях — полярной, высокогорной, космической и т. п. И нет ни малейшей надобности «привлекать» дополнительно любовь, ревность и прочие личные обстоятельства, почему-то вызывающие как у людей пишущих, так и у людей читающих повышенный интерес и преувеличенные эмоции. Хотя, повторюсь, если быть объективным, категорически отрицать вероятность зарождения подобных чувств на шхуне «Святая Анна» у нас тоже нет оснований.

Главное, однако, совсем в другом. В любом случае Ерминия Жданко проявила в том плавании высшие человеческие качества. Если она любила Альбанова, то пожертвовал чувством (и собою!), осталась с теми, кто нуждался в ее помощи. Если она любила Брусилова, ей, очевидно, пришлось преодолеть величайшее искушение уйти вместе с группой Альбанова — все, что нам известно теперь о ее гордом и твердом характере, убеждает в одном: пассивному ожиданию весьма проблематичного спасения она наверняка предпочла бы активное действие, т. е. поход по льдам к Земле Франца-Иосифа.

Но любовь все-таки была! Любовь юной девушки к людям. Именно это чувство, ставшее синонимом постоянной готовности к самопожертвованию, продиктовало полярнице линию поведения. Она осталась на шхуне, прекрасно понимая, что и судно, и люди на нем обречены. Так Ерминия Александровна Жданко, первая и, кажется, единственная до сих пор женщина, совершившая по меньшей мере двухлетний высокоширотный дрейф, весной 1914 г. сознательно пошла на смерть ради других.

О штурмане Альбанове и о некоторых загадках той экспедиции мы еще кое-что узнаем из следующей главы. Судьба же «Святой Анны», по всей вероятности, никогда не прояснится. Совершенно бесспорно, что и шхуна, и оставшийся на ней экипаж погибли, причем вряд ли позднее 1915 г., если учитывать состояние людей, болезни, нехватку продуктов. Впрочем, это вовсе не означает, что само судно обязательно должно было пойти на дно. Высказывают, в частности, одну гипотезу, кажущуюся поначалу фантастической, однако, как говорится, чем черт не шутит: в 1914 г. разгорелась первая мировая война, и «Святая Анна», вынесенная течениями в Северную Атлантику предположительно в 1915 или 1916 г., могла стать жертвой германской подводной лодки! Приверженцы этой догадки Д. А. Алексеев и П.А. Новокшонов сумели заинтересовать немецких исследователей и архивистов, и те охотно приступили к поискам. Но пока никаких упоминаний о шхуне и ее экипаже не последовало. А на карте архипелага Земли Франца-Иосифа появились ледниковый купол Брусилова, мысы Альбанова и Ерминии Жданко.

СОВЕТСКАЯ ЗЕМЛЯ... НИКОЛАЯ II

Лет двадцать назад, полностью находясь во власти стереотипов, автор этой книги, рассуждая в одной из первых своих брошюр о героических полярных исследователях прошлого, бездумно изрек: «Но то были голоса одиночек, подлинных патриотов страны. Они не были услышаны в условиях самодержавного гнета, в условиях засилья равнодушных и бездарных чиновников». Написал — и тут же получил по телефону взбучку от чрезвычайно уважаемого в арктическом мире человека, ветерана Северного морского пути, зимовщика и исследователя Бориса Александровича Кремера (о котором впоследствии опубликовал книгу):

— Вы что же, милостивый государь,— гремел в трубке его возмущенный голос,— все, что было до семнадцатого года, под эту рубрику запихиваете?! По-вашему, и Великая Северная была всего лишь сборищем энтузиастов-одиночек? И Русская полярная экспедиция Эдуарда Толля? Да зачем далеко ходить — перед самой революцией состоялась еще одна поистине великая государственная экспедиция. Не понимаете? Не догадываетесь? Позор! Ну, помогу вам, вспомните ГЭ СЛО, отца и сына Вилькицких, вы же их походя упоминаете в своем творении. Нет уж, увольте от вашей фразеологии!

ГЭ СЛО, Гидрографическая экспедиция Северного Ледовитого океана, Андрей Ипполитович и Борис Андреевич Вилькицкие... Этой арктической эпопее и людям, в ней участвовавшим, ужасно не повезло, в историю они вошли как-то неубедительно, бегло-перечислительно, «малотиражно» (в одной крупной монографии им уделено менее десяти страниц, в другой — побольше, около тридцати, но зато тираж у нее... тысяча экземпляров). Давным-давно появились и сразу сделались редкостью несколько книг мемуарного характера, написанных двумя-тремя участниками событий. Ну, еще какое- то количество научных статей — и все. Ни сборников первичных наблюдений экспедиции, ни тем более обобщающих трудов, а ведь продолжалась она целых пять лет, и происходило это сравнительно недавно, в 19-10— 1915 гг. «Пропавшая», исчезнувшая из анналов истории экспедиция. По каким причинам это случилось, мы с вами подробно поговорим чуть дальше, а сейчас я хочу познакомить вас с одним очень достойным человеком.

Сергей Владимирович Попов, гидрограф и летописец Русской и Советской Арктики, сорок лет из своих шестидесяти связан с Крайним Севером. Много зимовал, плавал на гидрографических судах, летал в ледовую разведку — словом, верой и правдой, как все без исключения российские гидрографы во все времена, служил Арктике и своей стране. Последние полтора десятка лет он скован тяжкой, не поддающейся лечению болезнью сердца и уже давно не переступает порог своей ленинградской квартиры... Когда же чуть-чуть отпускает очередной приступ, он придвигает к себе пишущую машинку (все чаще и чаще Сергей Владимирович проделывает это лежа), чтобы продолжить работу над статьей о каком-нибудь арктическом исследователе, нередко совсем безвестном. Потом из таких статей составляются книги об именах на полярной карте, о судьбах первооткрывателей.