Уильям Уиллис - Возраст не помеха Страница 12

За мачтой находилась каюта для провизии, карт, секстанта, хронометров, фотоаппаратов и пленок — словом, для того имущества, которое нельзя было оставлять на палубе. Каюта, имевшая около семи футов в длину и пяти в ширину, обеспечивала крышу над головой и мне. Понтоны были заполнены полюретеном [3]. Заливали его в жидком виде, но потом он затвердевал, заполнял все пространство и превращался в твердую коркообразную массу, не пропускающую воду. Благодаря этому плот не мог затонуть, даже если бы за продолжительное плавание понтоны проржавели или я наткнулся на скалы или рифы. У меня было два руля поворота — по рулю на каждый понтон в кормовой части. В остальном плот не отличался от "Семи сестричек".

Тэдди хотелось, чтобы меня осмотрел врач, ее двоюродный брат. Я знал его. В свои сорок лет он уже добился успеха, применяя современные методы лечения. Я считал, что могу обойтись и без осмотра, но Тэдди настаивала.

— Нельзя пускаться в такое плавание, не проверившись, — уговаривала она меня. — Полгода, а то и больше на плоту... И о чем ты только думаешь? Может, ты болен, сам того не зная, тогда может случиться что угодно. Вспомни, что было в пятьдесят четвертом году... Ты чуть было не умер. А если тебя вот так же схватит еще раз? Тем более что ты утомлен сборами. Если что-нибудь не в порядке, Берни выяснит и предупредит тебя. Он может дать тебе с собой на всякий случай лекарства, чтобы ты не страдал, как в тот раз. Если ты уедешь, не показавшись врачу, у меня не будет ни минуты покоя. Тебе семьдесят лет, и, что там ни говори, семьдесят есть семьдесят, а не тридцать пять. Не валяй дурака!

Я улыбался, зная, что Тэдди заставит меня побывать у врача...

— В пятьдесят четвертом, — продолжала она, — доктора в Кальяо хотели тебя осмотреть, но ты отказался.

— За несколько недель до выхода из Гуаякиля я надорвался, — возразил я. — Мне не хотелось, чтобы врачи меня задержали.

— Они бы и задержали или, во всяком случае, велели бы носить бандаж. Преступление, что ты ушел в море без него. Могло произойти непоправимое несчастье. Итак, Билл, я немедленно позвоню Берни и договорюсь, когда он тебя примет.

Я сделал несколько анализов крови и прошел другие исследования, о которых раньше даже не слыхал.

Берни знал свое дело. Позднее Тэдди созналась, что он обещал "задать мне жару" и сообщить ей, если обнаружится какой-нибудь изъян в моем организме. В один прекрасный день он уложил меня на стол. К моим рукам и ногам, голове и другим частям тела подключили провода, соединявшиеся с машиной устрашающего вида с разноцветными шкалами и указателями, с лампочками, которые то зажигались, то гасли. Берни делал кардиограмму. Я спокойно дышал — так велел Берни, прислушивался к тихому гулу мотора и наблюдал за лицом Берни. Оно ничего не выражало. Наконец он выключил ток и посмотрел на ленту, зафиксировавшую работу моего сердца.

— Черт возьми! — произнес он, нахмурившись.

— Что-нибудь не так? — спросил я, уверенный, что он обнаружил нечто ужасное и путешествие не состоится.

— Вы потрясающе, я бы сказал, невероятно здоровы, — сказал он, удивленно качая головой, еще раз просмотрел кардиограмму, отсоединил провода и велел мне подняться.

— Это для моего архива, — сказал он. — Посмотрим, какие изменения произойдут после вашего возвращения. Запись я покажу одному моему товарищу — кардиологу. — Он все еще качал головой. — Можно подумать, что электрокардиограмму делали машине. Непостижимо. Во всяком случае, сердце у вас, как у быка.

Плот был почти готов, и я занялся поисками собаки и кошки, которые разделили бы со мной одиночество. В 1954 году я взял с собой кошку и попугая, но они враждовали с первого до последнего дня, и в самом конце, когда на горизонте уже показались первые острова Самоа, Мики забралась в клетку и задушила своего маленького зеленого спутника. Ночь была бурная, я стоял у штурвала и ничего не заметил. На этот раз я хотел взять щенка и котенка, чтобы они подружились.

В телефонной книге мы нашли адреса зоомагазинов и обошли все, начав с самого отдаленного. Кошек и собак было сколько угодно, но ни одна нам не нравилась. Почти все они были существа приветливые, особенно кошки. Взирая на нас из-за решетки клетки, они жалобно мяукали, словно просили, чтобы их приласкали. Собаки вели себя сдержаннее, правда, некоторые приветствовали нас дружелюбным лаем и, виляя хвостом, просовывали нос сквозь прутья клетки. В последнем магазине, занесенном в список, — старом, мрачном и тесном — продавец повел нас в погреб. Мы начали осмотр собак всех размеров, мастей и пород. И тут одни встречали нас как старых знакомых, а другие испуганно жались в угол и даже угрожающе рычали... Бедняжкам явно не повезло в жизни, по-видимому, прежние хозяева обращались с ними плохо. Переходя от клетки к клетке, мы добрались до кошек. Разглядывая маленьких пленниц, я чувствовал себя так, словно находился на древнем рынке рабов. Но вот наконец последняя клетка... "Эта, Тэдди, эта!" Взрослая кошка, расцветкой напоминавшая черепаху, подошла к стенке клетки и потерлась о прутья. Продавец отпер клетку, кошка, громко мурлыкая, направилась прямо к Тэдди и прижалась к ней, словно ждала ее. Это было красивое грациозное животное, темно-коричневое, со светлыми мазками, с темным брюхом и белыми лапами. Среди ее предков была, очевидно, кошка персидской породы. Большие глаза золотистого оттенка делали нашу новую знакомую очень привлекательной. Нам сказали, что ей около двух лет. Она принадлежала одной старой почтенной женщине, но та умерла. Кошка уже один раз окотилась, после этого ей удалили яичники. У нашей избранницы было не то японское, не то итальянское имя, но мы назвали ее Кики, в память о Мики. Пока мы оставили Кики в магазине — ей надо было сделать прививки для того, чтобы ее пустили в Перу, — а через несколько дней отнесли в гостиницу. Кошка сразу стала центром нашего временного дома.

Я побывал еще в нескольких магазинах, но ни одна собака мне не приглянулась. Нам пора было выезжать из Нью-Йорка, и я решил подобрать товарища для Кики уже в Перу.

IV

2 мая плот был готов. Буксир компании "Моран" доставил его по реке Пассейик в Ньюарк. Оттуда на следующий день отходила в Южную Америку с заходом в Кальяо "Санта Маргарита" компании "Грейс Лайн". Был ясный ветреный день, по синему небу мчались белые клочья облаков, и когда мы в угоду фотографам распустили грот, на нем четко вырисовывалось выведенное черной краской название плота: "Возраст не помеха". Когда мы вшестером распускали парус, он чуть не отшвырнул нас на палубу.

"С этим парусом не соскучишься", — выразил кто-то мою мысль. Плот шел очень медленно, и даже в этой реке, вернее, речушке, его носовая часть была покрыта водой. Придется снять железную каюту и заменить деревянной, я об этом и раньше думал. Только после этой и многих других переделок мое "судно" будет пригодно для океанского плавания. Я решил довести плот до кондиции в Кальяо, тем более что тамошние власти обещали мне бесплатную рабочую силу. Перу и в 1954 году проявило воистину царскую щедрость, предоставив мне бесплатно необходимые материалы и помощь.