Евгений Юнга - «Литке» идет на Запад! Страница 12

Прощально покружив над пароходом, на котором снималась во Владивосток экспедиция Обручева, Куканов лег на курс к седым вершинам «дедушки» Дежнева. Две части света вставали из вспененных вод Берингова пролива: сизые опалы американского материка и, напротив рубиновые отблески флага на избе чукотского исполкома.

У мыса Якан Кузьмич поднялся на борт «Челюскина».

— Пойдете на Врангель, — сказал Шмидт пилоту. — Я полечу с вами.

Четвертый раз в течение месяца «Н-4» нырял в туманы пролива де-Лонга к отрезанному льдами острову.

— Экспрессная линия: мыс Северный — остров Врангеля, — шутил старший бортмеханик Володя Шадрин, помогая сойти на желанную землю материка одиннадцати колонистам, вывезенным с острова.

Летное звено под командованием Куканова обеспечило пятую зимовку на Врангеле. Тонна продовольствия, оборудование для метеостанции и ящик лимонов — подарок челюскинцев — лежали на изрезанном прожилками снега берегу бухты Роджерс.

Ночевали у Минеева. Самого начальника острова не было дома. Он выбирал новое место для колонии на северной стороне. Там находилось топливо — плавник[23], принесенный течениями полярных морей, и легче было переселиться туда со всеми пожитками, чем подвозить топливо на собаках в бухту Роджерс.

Шмидт долго беседовал с зимовщиками. Жаловалась на сердце, но не хотела уезжать жена Минеева. Ерзал на табурете завхоз Павлов, врангелевский абориген, ошалелый от переживаний. За семь лет, безвыездно проведенных на острове, он не испытал столько нового, сколько за последний месяц. Совсем недавно в минеевской комнате гостил Леваневский, потом зачастил Куканов, и вот сидит Шмидт, о котором он так много слышал.

Утром улетели обратно.

Над скалистыми террасами мыса Шмидта крутила поземка. Появились забереги. Начиналась полярная зима. И когда Кузьмич помогал Северо-Восточной экспедиции капитана Бочек выбраться к Берингову проливу, рация мыса получила тревожные вести.

Звал «Хабаровск»:

«Нужна срочная помощь. Стали на зимовку у Биллингса вместе с «Анадырем» и «Севером». Часть пассажиров, взятых на Колыме, больна цынгой. Надежда на самолеты. Выручайте.

Капитан СЕРГИЕВСКИЙ».

Человеческий язык знает немало страшных слов. Одно из них — цынга. Ноги, скрученные судорогой… Бескровные мертвые лица… Кровоточащие десны…

Больные лежали в кукулях, испражнялись под себя, и зловоние наполняло кабину «Н-4», перешибая острую терпкость бензина.

Мотор отказал на полпути. Ледовый хаос Колючинского горла протянул к самолету отточенные щупальцы торосов.

Предстоял «гробовой номер».

Куканов не любит вспоминать о том, как ему удалось «на честном слове» дотянуть до Ванкарема, откуда он помчал на собачьих упряжках к Рыркапию, чтобы взять там запасные части.

Двести сорок километров между Ванкаремом и авиобазой — и ни одной яранги[24]. Четыре раза короткие ноябрьские сумерки сменяла мглистая ночь. Отдыхали в снегу. Каюры рядом с упряжкой, Кузьмич на обледенелых нартах, подняв воротник кожаного реглана. На час удавалось забыться. Чувствуя, как немеет все тело, пилот вскакивал и яростно стучал деревяжками замерзших рукавиц.

Дорога туда и обратно заняла девять суток. Починив мотор и не признавая отдыха, Куканов ушел в воздух: на Биллингсе ждали цынготные!

Пурга стерегла у мыса Дженретлен. Седой вихрь запорошил козырек кабины, рванул самолет вниз. Пропала видимость. И когда, судя по компасу, было пройдено Колючинское горло, пилот решил прижаться к берегу.

Дальнейшего никогда де забудет экипаж «Н-4». Зрачки бортмехаников расплылись в смертельном ужасе. Куква съежился, пружиня ноги. В свистящем гуле раздернутого занавеса пурги перед ними вынырнул каменный выступ мыса Онман.

Машинально пилот положил самолет на крыло и развернулся в десятке метров от скалы. Набрав высоту, Кузьмич смахнул с мокрого лба застывающие капли пота.

— Чуть-чуть, хлопцы, не разложили мы материальную часть, — сказал Куква, когда после двухчасовой рулежки самолет подплыл к фактории Ванкарема. — Кто-то бы схоронил наши косточки?

— Лучше подумай, где раздобыть горючего, — неожиданно резко перебил его Куканов.

Механик виновато метнулся к бакам.

Бензина осталось на пятьдесят минут. До Рыркарпия, где лежали запасы, на полном газу надо лететь вдвое дольше. Собачьи упряжки могли завезти горючее не раньше, чем через неделю.

Неделя бездействия!

Седоусый Гергойль-Кай, председатель Ванкаремского нацсовета, посмотрев на вытянутые физиономии бортмехаников, молча ушел дамой. Пока летчики грелись у заведующего факторией Георгия Кривдуна, чукча прикатил на упряжке единственный в поселке бидон со смесью бензина и масла, приготовленной для своего моторного бота.

— Хватит? — спросил он Куканова.

— Хватит, — улыбнулся Кузьмич, соображая, где достать горючего на последние пять минут. — Спасибо, старина!

…Бортмеханики давно покачивали головами, слушая судорожные перебои трехмоторного сердца самолета. «Н-4» прожил богатую жизнь. Шестьдесят семь человек перебросил на нем Куканов с Биллингса на Рыркарпий и двадцать один в Уэллен. Моторы требовали капитального ремонта. Но на Чукотке вместо мастерских — каменные просторы, жесточайшая пурга. Какой тут ремонт, когда в эфире зазвучали аварийные сигналы Кренкеля! Раздавленный льдами, ушел на дно «Челюскин», и Кузьмич, торопясь на помощь челюскинцам, первым взял курс на дрейфовавший лагерь. И вновь над торосами Чукотского моря «сдох» левый мотор…

Неделю возились с ним на тридцатиградусном морозе, а на восьмое утро со сломанным шасси валялся на снегу самолет. Мотор не вытянул при взлете, и «Н-4», задев о торосы, закончил свой стремительный бег.

Почти следом, успев лишь забрать из лагеря женщин и детей, у Колючина «разложил» самолет Ляпидевский, и Кузьмич послал своих бортмехаников на помощь товарищу.

О том, что правительство наградило его орденом Красной звезды, Куканов узнал уже на борту «Литке», принимая амфибию «Ш-2».

«14 часов 45 минут. Курс норд-вест. Лед разреженный, дорожка исчезла, справа по курсу чистая вода», сделал последнюю запись Дуплицкий. Густое облако тумана скрыло зеленые крылья машины.

«Литке», пожалуй, не найти, — приписал он. — Мерзкая погода».

В ту же секунду начальник увидел, как пополз трос руля управления. Круто свернув, Куканов летел на материк.

На ледорезе готовились принять самолет. Рация мыса Шмидта своевременно предупредила нас о его вылете. Прошло полтора часа. Через двадцать минут капитан ждал результатов ледовой разведки.