Юрий Липовский - В поисках диковинных камней Гипербореи Страница 13

Рис. 11. Монгольский всадник

Мы перебрали с Будом целые груды амазонитовых гранитов, выделяя среди них различные типы по цвету и рисунку, и отбирали лучшие образцы зеленого камня. Уже вечерело, когда мы с наполненными доверху рюкзаками спустились с гор в долину навстречу ярко горящему костру, зажженному товарищами. Они уже заждались нас, но, по обычаю, до еды не пытали нас расспросами. Пожилой техник Буян неторопливо разогревал на костре пищу, а мы с наслаждением глотали из пиал терпкий, бодрящий крепостью кумыс. Широкое, обычно невозмутимое лицо Буда на сей раз светилось довольной улыбкой. Наконец он не выдержал, развязал свой рюкзак и начал выкладывать возле костра собранные образцы амазонитового гранита. Буд раскладывал их при свете костра, делился своими впечатлениями с окружившими его Буяном и молодыми горнорабочими.

Я не слушал его: у костра меня разморило, и веки, словно намагниченные, начали смыкаться. Но Буд не дал мне спать: его очень заинтересовал этот загадочный амазонит, так щедро украсивший абдарский гранит.

– Ну ладно, Буд! Я расскажу вам все, что знаю и помню об амазоните, – согласился я. – Дай только заварю – да покрепче, как эта ночь, – чай.

И я рассказал монгольским товарищам об Ильменских копях на Урале, о воинственных амазонках, именем которых назван камень, о необычных свойствах этого удивительного, чисто женского самоцвета. Я долго рассказывал, сидя возле костра посреди безмолвной ночной степи. В небе полыхали холодным пламенем крупные звезды, а над темнеющими сопками нависла Большая Медведица, словно желая зачерпнуть своим ковшом вершину Абдарского массива амазонитовых гранитов. И меня снова стало клонить ко сну, но Буду не давал покоя этот загадочный амазонит. Он еще долго выспрашивал меня, уже лежа в спальном мешке.

Наутро, откинув полог палатки, я увидел угловатую фигуру техника Буяна, старательно поджаривавшего на костре тушку тарбагана. Кто же это так постарался? И тут я заметил сидящих возле костра гостей – старого степного арата и невысокую девушку с длинным охотничьим ружьем и в голубом халате-дэле. Неподалеку, в высоком частоколе разноцветных трав, паслись их низкорослые черногривые лошадки – мори. Сидевший рядом с гостями Буд оживленно рассказывал им об амазонском камне, поглядывая на лежащие у его ног штуфы амазонитового гранита. Я подошел к костру и познакомился с гостями. У суровой с виду охотницы оказалось нежное поэтическое имя Наранцэцэг (солнечный цветок). Она с большим интересом слушала рассказ Буда об амазонках и их камне, с лица ее исчезла кажущаяся суровость, и она вся светилась белоснежной улыбкой.

После традиционного чаепития с поджаренным тарбаганом Наранцэцэг, пожелав нам на прощанье удачи, ловко вскочила на свою рыжую лошадку и, сидя прямо, не сгибаясь в седле, стремительно понеслась по степи. Перехватив мой восхищенный взгляд, Буд с улыбкой заметил:

– Наверное, эти самые амазонки жили и у нас в Монголии. Я так думаю, – и в его хитро прищуренных глазах запрыгали огоньки.

Окрыленные первой удачей, мы вернулись к амазонитовым гранитам для проведения необходимых геологоразведочных работ. Наши прогнозы оправдались: были выявлены большие запасы амазонитовых гранитов, которые впоследствии использовали как ценный природный материал.

Каменный цветок

Спустя два года я снова встретился с монгольским амазонским камнем, но уже в другом, неузнаваемо преображенном месте. Тогда в центре Улан-Батора построили беломраморное здание Дворца Бракосочетания. Дворец еще не работал, шли последние приготовления к его открытию. Но мы, геологи, внесшие вклад своими камнями, получили возможность одними из первых осмотреть его. Поднявшись по мраморным ступеням дворца и войдя в его центральный зал, я увидел огромное – во всю стену – мозаичное панно из монгольских самоцветов, добытых нашей экспедицией из разных районов Монголии. Композиция этой картины была разработана московским художником-монументалистом Е. Н. Яценко и его монгольским коллегой Амгаланом в лучших традициях монгольского прикладного искусства, с учетом символики цветов и узоров.

В центре мозаичного панно было изображение легендарного цветка Востока – лотоса, сделанного из нежно-голубого сапфирина в сочетании с другими прекрасными монгольскими самоцветами: разноцветными агатами, сердоликом, яшмой и ярким, как весенняя листва, амазонитовым гранитом. И вся эта композиция, призванная выразить пожелание счастья, здоровья и радости молодым, вписывалась в нежно-розовый, как заря, основной фон картины, выполненный родонитом, открытым нами в пустыне Гоби.

«Здравствуй, монгольский самоцвет! Ты занял достойное место в этом замечательном дворце!» – мысленно произнес я.

– Здравствуйте! Я вижу, вы геолог, – донесся до меня тихий и мягкий женский голос.

Я оглянулся и увидел женщину-монголку, одетую по-европейски. Судя по облику, это была сотрудница Дворца. Я молча кивнул ей.

– А тогда скажите, пожалуйста, – быстро заговорила она, волнуясь и смешивая русские слова с монгольскими, – как называется этот розовый камень на картине? Наверное, он привозной – в Монголии такого нет?!

– Оглёний туяа чулуу (камень утренней зари)! – ответил я ей с нескрываемой гордостью. – А родом он из Восточной Гоби!

– Камень утренней зари! – восхищенно воскликнула женщина. – Как это прекрасно и глубоко символично: ведь заря – это рождение нового дня, начало новой жизни! А как называется этот ногоон чулуу (зеленый камень), олицетворяющий нашу вечно зеленую степь?

– Это амазонский камень, открытый в центральном аймаке на Абдарском массиве. Он самый загадочный из всех известных камней, – ответил я.

– О-о, ногоон чулуу – любимый нашим народом камень. Издавна его посвящали самой любимой и почитаемой богине Ногоон-Дарь-эхэ – зеленой Таре. Она была символом любви и оберегала людей от зла. И камень нашел в нашем Дворце достойное место.

Пусть он всегда радует глаз вместе с камнем утренней зари и другими прекрасными камнями! Пусть эти камни вселяют в молодоженов, которые скоро войдут в этот зал, любовь, нежность и радость новой жизни! Да будет так всегда!

Целебная сила амазонского камня

С изумрудно-зеленого склона горы Богдо-Ула под густой синевой неба открывалась удивительная панорама розово-белого, залитого жарким солнцем города. Богдо-Ула – как маяк монгольской столицы Улан-Батора, с высоты которого видно далеко вокруг. С давних времен эта гора считалась у монголов священной, здесь запрещалась охота, нельзя было вырубать лес, и даже лечебные травы собирали по особому разрешению лам.

По народным преданиям, Богдо-Ула в свое время надежно укрыла в густых лесах Чингисхана и тем спасла великого завоевателя древности от верной гибели. Теперь лес уже не такой густой – в нем едва ли укроешься от посторонних глаз. Но все равно этот заповедный уголок природы не утратил своей прелести. Сохранились еще здесь и лекарственные травы, о которых знают лишь немногие посвященные целители.

Буддистский монах Гомбожав – один из них. Мы сидим с ним на склоне горы на теплой мягкой земле, вдыхая опьяняющий аромат целебных трав.

Гомбожав – крупный, широкоплечий, с коротко остриженной, как у борца, головой и сильными чуткими пальцами. Этими пальцами лама-целитель может поставить на место кости, с их помощью может безошибочно назвать все ваши болезни. Впрочем, пульсовая диагностика – это не самое удивительное в лечебной практике ламы. Гомбожав может поставить диагноз, даже взглянув поверх головы своего пациента – вероятно, видит ауру и по ней считывает информацию. Но меня он тогда поразил не этим, а своим отношением к природе. Прежде чем начать сбор каких-либо трав, он на полном серьезе обращался к горе с просьбой: «Прости, гора, что рву траву. Для добра рву, для исцеления – не для наживы». Такое вряд ли услышишь в наше время.

– Зов предков, – улыбается Гомбожав, видя мое крайнее удивление. – Предки наши завещали жить в гармонии с природой, брать от нее ровно столько, сколько необходимо для здоровья. И возвращать тоже. Нельзя всем без исключения заниматься сбором лекарственных трав, ибо алчность человеческая беспредельна и невежество тоже, – убежденно говорит лама.

Такое же отношение у него и к минералам, благодаря которым мы с ним и познакомились. Однако отношение ламы к камням совсем иное, нежели у профессионального геолога. Гомбожав воспринимает камни как живые существа, вслушивается в них, даже разговаривает с ними, вкладывая в них какие-то исцеляющие программы. Он учился в Тибете и постиг многие премудрости тибетской медицины. Основное правило ее: «В мире нет ничего, что не могло бы стать лекарством – растения, камни, животные. Панацеи от всех болезней нет, однако есть средства, чтобы избежать их».