Ольга Погодина - Золотой фазан Страница 13

— Как скажете. У русских вообще ничего брать нельзя. Разве только легавую, — тут, как вы и сказывали, капитан «Алеута» верную наводку дал. Продают нам молодого кобеля, настоящего легавого, без примеси. Не шерсть — шелк натуральный. Завтра иду забирать!

Хорошая новость, — Николай Михайлович широко улыбнулся. — Всю дорогу от самой Шилки думал, где б хорошую собаку достать! На Уссури и смотреть на этих несчастных псов больно, на Ханке собаки неплохи, да все больше лайки, повадка у них иная, и брехливы больно, а тут такая удача! Сам завтра с тобой пойду! Не могу устоять, хочу чтоб носом мокрым мне в ладонь тот щенок ткнулся, чтоб за хояина признал! А что с остальным?

Манзы китайские тоже дерут три шкуры, но в манчжурском Чун-Хуне, по слухам, можно раздобыть сносных к дороге лошадей. Ремни и веревки могу взять у корейцев, там они на полкопейки дороже, а вот пропускная бумага может на целых десять дешевле выйти, если у тех же китайцев купить. Только вот беда — нельзя тащить ее за собой в зиму, придет же в негодность…

Покупай, а я уж разберусь, как быть, — махнул рукой Николай Михайлович и разбраженно дернул себя за чуб, — Чорт знает что! Месяц уже сидим тут! Можно уже корни пустить со скутотищи. Одно спасение — верный брат мой штуцер да гон у оленных. И какой! Эх, как на рассвете гремит лес от изюбров, Коля! Век бы слушал!

Коля улыбнулся. Он знал, что стоит Николаю Михайловичу заговорить хотя бы об охоте, это сразу его возвращает в хорошее настроение. А уж если после рассветной вылазки придет окровавленный, счастливый, да кивнет, — мол, берем волокушу, идем забирать добычу, — так тут и все ему нипочем. Счет деньгам Николай Михайлович на самом деле не любил: как человек легко увлекающийся во всем, с деньгами обращался то излишне скупо, считал их до копейки, а то, наоборот, не обращал на них никакого внимания, спокойно наблюдая, как они утекают. Это последнее случилось с ним в Новгородской гавани, и Коля был принужден даже взять дело в свои руки. Как оказалось, Николай Михайлович только вздохнул с облегчением и со всем освободившимся рвением предался охоте и беседам с местными охотниками, от которых и впрямь можно было разузнать пропасть интересного.

Однако и здесь Николай Михайлович мало помалу заскучал, и вот уже снова рвался в дорогу. 16 октября он, Коля и двое солдат, на шести вьючных лошадях покинули гостеприимный залив Посьета, чтобы пройти пешей тропой во Владивосток, а оттуда в гавань Ольги, где имел Пржевальский служебное задание. Солдаты вели лошадей, Николай Михацлович шел впереди с ружьем, а Коля замыкал шествие вместе с Ласточкой — так Николай Михайлович назвал купленную молодую легавую суку. На нее оба путешественника не могли нарадоваться — сноровистая, сильная, отлично выученная, — одним словом, Ласточка! С первого дня она признала в Николае Михайловиче строгого хозяина, а в Коле — наперсника и друга и теперь резво бежала рядом, время от времени забегая вперед и проверяя, не позовет ли хозяин поохотиться.

Путешествие предстояло непростое, однако весь этот месяц погода была такой теплой и ласковой, непохожей на привычные Коле байкальские ветра, что Коле казалось, — это будет длиться всегда. Неяркое, но приветливое солнце, тихая вода залива… О, как он будет вспоминать эти безмятежные дни!

Вьючная тропа прихотливо вилась вдоль побережья, куда плавными рядами увалов или отвесными утесами обрывались отроги гор. Сопки, поросшие лесом, сменялись долинами рек, оканчивающихся у побережья маленькими пустынными плесами.

Дыхание моря сказывалось густыми туманами, повисавшими с вечера почти до полудня, а иногда и снова до заката. В такие дни сырело все, — одежда, седла, сухари, порох. Вещи приходилось сушить под навесами у костра, так что Николай Михайлович и Коля однодневный запас сухого пороха, трут и огниво носили под рубашками и шубами, у тела.

Распорядок дня установился безмолвно, сам собой. Вставали с рассветом. После завтрака Николай Михайлович и Коля оставляли солдат с лошадьми и уходили вперед. Потом сходили с тропы и шли вместе или разделялись с тем, чтобы больше увидеть или подбить дичи, которой здесь тоже хватало с избытком. Крупные звери вроде коз, аксисов или изюбров так близко к побережью подходили редко, а вот фазанов было великое множество, — иногда они попадались даже на самой тропе, перебегая ее буквально под ногами у охотников.

Почтовая тропа, выбранная Николаем Михайловичем, была проложена от Новгородской гавани к селению Раздольное на реке Суйфун. От Раздольного Николай Михайлович хотел дальше идти к Владивостоку, а оттуда уже в гавань Ольги берегом. Дорога была не сказать чтоб очень хороша, — о колесном экипаже или даже телеге и думать нечего, но по щебнистой земле лошади шли хорошо. Кроме того, на стасемидесятиверстном пути до Раздольного установлены были шесть почтовых станций, куда можно было обратиться за каким-то мелким ремонтом и переночевать. Потому первая часть путешествия протекала быстро и без приключений. Было еще относительно тепло, но надоедливая мошка теперь уже не вилась вокруг путешественников густыми тучами, и вечера проходили спокойно и приятно. Захваченные в дорогу сухари и просяная каша разнообразились стараниями охотников ежедневной дичью, а, если случалось встретить на пути ручей или речку, то и изумительной на вкус красной рыбой, которая как раз сейчас шла на нерест.

Рыбную ловлю Коля любил, и случалось им с отцом ловить и на Байкале, и на Лене, но что же творилось тут! Рыба шла, трепеща, сплошным серебристым потоком, и порой заходила в такие маленькие речки, что спинные плавники огромных горбуш торчали над водой. Николай Михайлович бил их, за неимением невода и уды, из ружья, а однажды Коле удалось схватить огромную рыбину прямо руками. Это удивительное путешествие давалось горбушам нелегко, — вся пойманная рыба была с поломанными плавниками, с брюхом, покрытым язвами от острых камней. Зато как вкусны были поджаренные на костре сочные розовые ломти, посыпанные крупной солью! Иной раз рыбы было так много, что ее даже не потрошили, вырезая сочные спинки и оставляя в брюхе икру.

Не только путешественники лакомились этой легкой добычей. Вблизи поселений везде они видели плетенки, набитые до отказа, а раза два или три случалось им видеть и медведей, которые, зайдя в реку, били рыбу лапами и вытаскивали на берег.

На одной из казачьих постовых станций, где довелось им остановиться, Николай Михайлович решил задержаться на денек, чтобы посмотреть на ловлю изюбров и коз на зесеках, устроенных неподалеку. Обычай этот, как рассказывали казаки, был в ходу у местных инородцев и оказался очень добычливым. Рано поутру отправились они с местным казаком Степаном Ильичом на засеку, которая пролегала от станции в паре верст. Казак тот сначала показался Коле после хорошей драки, до того у него была раздута щека. Коля пьяниц и драчунов не любил, а потому казака сторонился и демонстративно в его сторону пофыркивал.