Н. Бобылев - В устьях и в море Страница 13

Бабы давно размѣстились вокругъ рыбы и рѣзва началась. Надзиратель постоялъ, посмотрѣлъ и направился къ деревянному просторному чулану, отгороженному въ правомъ заднемъ углу плота. Это была икорная, т. е. помѣщеніе для приготовленія икры.

Икорная была продолговатая комната освѣщенная двумя окнами съ желѣзными рѣшетками, съ полками кругомъ, на которыхъ помѣщались рѣшета, шайки, новые кульки, салфеточный холстъ, веселки, топоръ и бондарные гвозди. На полу, въ липовыхъ боченкахъ была видна бѣлая комковая промытая соль и такая же мелко толченая, точно мелкій сахаръ. Въ одномъ углу помѣщались два икорныхъ жома для отжиманія паюсной икры, въ другомъ стояла дубовая ванна съ желѣзными обручами для ея передѣла (посола). Вдоль боковой стѣны протянулись два длинные низкіе станка, возвышаясь вершка на три отъ пола. На нихъ обыкновенно ставятся рѣшета съ икрою для спуска изъ зернистой икры излишняго, образовавшагося въ ней при посолѣ, тузлука. [55] Рядъ рѣшетъ съ икрою и теперь стоялъ и стекалъ на станкахъ, образуя мутныя бѣловатыя лужи густой влаги, лѣниво стекавшей подъ полъ плота, въ воду, прорана.

Весноватый, бѣлокурый, но видный молодой парень, икряникъ стоялъ около неширокаго прилавка и отвѣшивалъ мелкую бѣлую соль. соображаясь съ количествомъ слѣдующей въ передѣлъ икры. Большая дубовая шайка со свѣжей икрою стояла около, полная сѣрыхъ и черныхъ блестящихъ зеренъ, точно смотрѣвшихъ на окружающее своими любопытными глазами.

– Что, Казар и нъ, много-ли икры-то будетъ?

– Какъ это? Нынѣшній пріемъ что-ли?

– Нѣтъ, всей. Сколько у насъ есть? нынче отправлять будемъ.

– Всей, надо быть, шесть боченковъ. На выходѣ четыре закупореныхъ, да вотъ здѣсь два положу. Останется малость, Ѳедоръ Петровичъ. Докдадка пойдетъ?

– Да, посылать велятъ. Паюсной-то мало чай?

– Боченка полтора, да вотъ еще, вонъ въ той шайкѣ-то… можетъ доложу второй боченокъ-то.

– Хорошо-бы.

Казар и нъ отвѣсилъ соль и ссыпалъ ее въ деревянную русскую чашку, потомъ сталъ постепенно ссыпать съ рѣшетъ зернистую икру въ липовый чистый, точно облупленное яйцо, боченокъ. При этомъ онъ постукивалъ довольно сильно по лубяному ободку рѣшета, на чисто удаляя съ него послѣднія зерна икры. Она была такъ свѣжа и суха, что сыпалась и привскакивала съ рѣшета, какъ горохъ. Наполнивъ одинъ боченокъ, Казар и нъ началъ другой. Балушка съ веселыми глазами, что по утру будилъ Максимычъ, помогалъ икрянику и смотрѣлъ на происходившее съ полнѣйшимъ вниманіемъ.

– Вымой, кивнулъ икряникъ на опростанныя рѣшета, Бала, подхвативъ ихъ, скрылся изъ икорной. Казар и нъ обратился къ большой шайкѣ почти полной свѣжей икрою. Густо посыпавъ ея темную массу снѣжно-бѣлой солью изъ чашки, онъ взялъ веселку и сталъ помѣшивать ее. Икра перемѣшалась съ солью и вбирала ее жадно. Засучивъ рукавъ рубашки на правой рукѣ, онъ погрузилъ ее въ икру и сталъ вымѣшивать, поднимая лежащую на днѣ къ верху и обратно. Между тѣмъ, Бала вернулся съ рѣшетами и разставилъ ихъ по станкамъ вверхъ сѣтчатыми днами, какъ они стояли и прежде:

– Мѣшай! обратился икряникъ къ вошедшему и сталъ мыть руку въ шайкѣ съ водою. Бала схватилъ веселку и тихо помѣшивалъ икру.

Прошло минуты двѣ, три; Казар и нъ сталъ пробовать, не готова-ли икра, зачерпывая по нѣскольку зеренъ и раздавливая ихъ между пальцами или захватывая ее пригоршней, сжимая и подбрасывая на рукѣ. При этомъ изъ давимыхъ иринокъ сперва бѣжало совершенно бѣлое жирное молоко, значитъ, еще икра не поспѣла, но чѣмъ дальше, тѣмъ молоко болѣе желтѣло и густѣло – она была готова.

Широкимъ, плоскимъ ковшомъ Казар и нъ сталъ разливать готовую икру изъ шайки по рѣшетамъ и, наконецъ, опрокинулъ надъ шестымъ или седьмымъ рѣшетомъ и самую шайку, выметая послѣднюю приставшую къ ея стѣнамъ и дну икру вѣничкомъ.

– Доложишь ли боченокъ-то? спросилъ надзиратель, молча наблюдавшій за происходившимъ.

– Доложу, – мало ли въ немъ икры-то.

– Ну, а мелкую? (осетровую и севрюжью).

– Надо подождать, Ѳедоръ Петровичъ, нѣкоторыхъ еще съ переборки нѣтъ, – подвезутъ можетъ.

– Ну, ну – все одно. Однако времени-то много – пообѣдать пойти, разсудилъ онъ и направился домой.

Когда Ѳедоръ Петровичъ, послѣ богатырскаго посдѣобѣденнаго сна, напился чаю и вышелъ вновь посмотрѣть, что дѣлается на плоту и, если готовъ, отправить Елисѣева, то солнце уже сошло къ западу и пекло не такъ сильно, – наступала прохлада, начиналъ подувать легкій, но постоянный вѣтерокъ, оранжевые тоны преобладали въ воздухѣ. Слышался далеко не музыкальный концертъ ловецкихъ пилъ (широкихъ плоскихъ напилковъ) и гулъ голосовъ. Большая часть ловцовъ занималась точкою снасти (уды), нѣкоторые втращивали поводцы въ хребтину [56] , прививали уду, набирали балберу и вообще работали надъ рыболовною снастью. На плоту рѣзка рыбы приходила къ концу и Елисѣевъ погружалъ послѣдніе куски бѣлуги.

– Павелъ, у тебя все готово? обратился надзиратель къ нему.

– Кончаемъ, крикнулъ онъ изъ люковаго отверстія рыбницы. Велите икру-то везти, я ее на палубу и въ корму поставлю. Съ рыбой – нельзя чай?

– Нельзя – пропахнетъ. Вотъ, я сейчасъ.

Надзиратель направился къ икорной.

– Готово у тебя? спросилъ онъ Казар и на, закупоривавшаго липовый боченокъ съ зернистой икрой.

– Сейчасъ, только паюсную додѣлаю.

– Что же ты, братецъ, долго?

– Что вы? сію минуту только послѣдній привозъ принялъ отъ Субботина:

– Чего это онъ копался въ морѣ-то?

– Снасть што ли, сказываетъ, у него тамъ рулями порвали.

– Теперь доложишь ли второй боченокъ-то?

– Доложу, – останется еще.

– Ну, дѣлай скорѣе! Елисѣевъ кончаетъ. Вѣтеръ-то хорошъ ему.

– Мигомъ!

Икряникъ посмотрѣлъ чистый, какъ слеза, тузлукъ [57] , въ большой ваннѣ, собралъ и сплеснулъ съ поверхности его соръ и бѣловатую легкую пѣну, потомъ однимъ махомъ опрокинулъ въ него шайку полную мелкой икрой. икра всплыла на поверхности насыщеннаго раствора соли, въ который еще прежде онъ бросилъ нѣсколько комьевъ бѣлой промытой кристаллической соли для сохраненія его крѣпости, т. е. для пополненія соли извлеченной икрою. Точно также, онъ помѣшивалъ тузлукъ съ икрою, точно также пробовалъ ея готовность и, наконецъ, сталъ славливать ее съ поверхности тузлука рѣшетомъ и ссыпалъ въ новый кулекъ. Когда плотный кулекъ былъ еще немного не полонъ, онъ завернулъ его верхнее отверстіе и, поставивъ завернутый кулекъ подъ икорный жомъ, отжалъ его, налегая на длинное плечо рычага жома. Точно густые желтые сливки потекли во всѣ стороны изъ кулька. Когда кулекъ постоялъ подъ жомомъ достаточное время и икра была отжата, Казаринъ доложилъ ею дубовый боченокъ, вырѣзая ее изъ кулька деревяннымъ большимъ ножемъ. Икра уминалась въ боченокъ кулаками, тычьмя, точно вертикальнымъ боксомъ, при чемъ, руки и кричики уходили въ нее выше кисти, выдавливая жирныя части наверхъ, такъ что жиру накопилось выше икры пальца на два. Добивъ, такимъ образомъ, боченокъ до верха и завернувъ облегавшій икру съ внутренней стороны боченка салфеточный холстъ [58] , икряникъ едва могъ закупорить боченокъ, такъ туго онѣ былъ набитъ. Жолтый жидкій жиръ просочился, выступая по дну и по уторамъ. Дѣло было сдѣлано и все готово.