Михаил Володин - Индия. Записки белого человека Страница 14

О божественный Пондичерри! Островок изысканной французской культуры в далекой провинции красномордого пивного бочонка Джона Булля. Только ты и можешь приготовить на завтрак настоящий круассан с горячим шоколадом, на обед — кордон-блю, а на ужин — гребешки под виноградным соусом. Твоей земли касались стопы апостола Фомы и Елены Блаватской, Рабиндраната Тагора и Шри Ауробиндо. В недрах твоих взошел первый росток всемирного «города рассвета» Ауровиля. Золотом сияет его храм Матримандир! И, будто еще один храмовый купол, о Понди, встает дневное светило из твоих вод, чтобы озарить всю Индию. Светел и прекрасен ты, с твоими белоснежными стенами и коваными решетками дворцов и храмов…

Я мог бы еще долго заливаться соловьем, описывая Гошке красоты французского анклава, если бы не одно «но». В Пондичерри находилась могила Матери, спутницы великого индийского философа Ауробиндо. Мы и знать не знали, что через пару дней после нашего приезда просвещенный мир собирается всем кагалом отметить день ее рожденья. По этому поводу в Пондичерри съехалось гостей раз в пять больше, чем жителей.

Мы опять и опять объезжали гостиницы небольшого городка, и везде нам отвечали, что мест нет, или предлагали комнату по цене среднего европейского люкса. Наконец нам повезло: прямо при нас из двухместного номера выехала пара бельгийских гомосексуалистов, и портье, окинув нас с Гошкой долгим оценивающим взглядом, не посмел назвать цену больше той, что на наших глазах заплатили бельгийцы. Возможно, у портье были свои причины для симпатий к сексуальным меньшинствам, а может быть, он был просто порядочным человеком. Так или иначе, под вечер мы въехали в небольшой номер, с душем за узкой дверцей и с плотно придвинутыми друг к другу кроватями.

Погуляв еще немного по ночному Пондичерри и до закрытия потолкавшись на уличном базаре, мы отправились к месту ночлега. Я влез под душ первым, надеясь, что за время Гошкиного омовения я успею уснуть. Однако все получилось иначе. В душе мне почудилось, что снаружи происходит что-то необычное. Словно кто-то методично рвал мешковину и при этом горестно вздыхал. Меня разобрало любопытство — что, черт подери, происходит в этом городе?! — и я, недомывшись, выглянул в комнату. И не поверил тому, что увидел. Гошка спал, раскинувшись на кровати. Во всей его позе было что-то отвратительно кулацкое. Словно номер и вся гостиница принадлежали именно ему, а я был обнищавшим школьным товарищем, которому по старой дружбе выделили угол, чтобы не ночевал на улице. Все бы ладно, если бы не этот храп! Из Гошкиной приоткрытой пасти вырывались клекот, и стон, и крик, и плач… Иногда казалось, что его душат. Иногда — что кого-то душит он сам. Это была отдельная жизнь, где взлетали самолеты, работали трактора и ухал паровой котел. В какой-то момент я отчетливо увидел клубы дыма и пламя, рвущееся из носа моего спутника. Лишь усилием воли мне удалось прогнать видение.

Полночи я гулял по темному городу — сейчас он казался невзрачным и грязным, — дошел до пустынного променада с одиноким каменным генералом, вернулся назад. А Гошка все храпел.

Назавтра мы разговаривали сквозь зубы. То есть это я разговаривал сквозь зубы, а мой спутник говорил вполне ничего себе. К вечеру я выдвинул ультиматум. Если только Гошка посмеет уснуть раньше меня, я устрою ему «велосипед». И объяснил, что это такое.

Сам я в армии не служил и о «велосипеде» узнал от тех, кто вышел живым из этой «школы жизни». Если во взводе появлялся храпун, то его боевые товарищи долго не думали: вставляли спички между пальцев ног — по четыре на каждую ногу — и поджигали. После чего нарушитель ночной тишины немедленно переставал храпеть и начинал отчаянно «крутить педали».

В общем, «велосипед» был тонкой штучкой, и Гошка, похоже, это понял. Он нехотя согласился и ушел гулять по вечернему городу, а я, на всякий случай приняв таблетку снотворного, улегся и почти сразу заснул. Мне снилось, что мы с Гошкой поехали на берег океана, и я ни с того ни с сего решил покататься на гоночном велосипеде по воде. Я разгонялся на песчаном берегу и с лету врезался в набегавшую волну, но вместо того, чтобы скользить по поверхности, сразу же и бесповоротно шел ко дну. А Гошка заходился от смеха и кричал: «В тебе мало святости! Мало святости, скотина!»

Проснулся я оттого, что кто-то тряс меня за плечо. За окном было светло, но солнце еще не поднялось над крышами домов. Надо мной Пизанской башней стоял Гошка. Он махал у меня перед носом «мобильником», и я подумал, что опять звонит LP.

— Что случилось? — Я попытался выяснить обстановку.

— Просыпайся, будешь смотреть кино, — мрачно произнес Гошка. И включил «мобильник».

Поначалу мне показалось, что бригада пьяных грузчиков, бормоча и ругаясь, передвигает металлические контейнеры по металлическому же днищу вагона. На экране была полная темнота.

— Что это? — спросил я Гошку. Но Гошка молчал. Он смотрел на меня не мигая, и в глазах его читалась ненависть. Хрипы из динамика неслись все громче. Это была какая-то истерика — нутряные всхлипы с зубовным скрежетом вперемешку. Я уже хотел было повторить вопрос, но в это время экран «мобильника» осветился, и я увидел гостиничный номер. Качество видео было так себе, но кое-что можно было разобрать. Я лежал на кровати, мое лицо было искажено судорогой, а тело сотрясала дрожь. Мне было явно нехорошо. Я хрипел, и плакал, и стонал.

— Ты хочешь сказать?.. — начал было я, но Гошка перебил меня:

— Твое счастье, что на телефон нельзя записать запахи!

Я не знал, как реагировать. Это было натуральное свинство.

Во время вечерней прогулки по променаду моя «жаба» начала было обычную свою песню, но я тотчас же заставил ее заткнуться. Дальше мы гуляли молча.

С Гошкой мы добрались до штата Керала.

— О таинственная Керала! — Я попытался отдаться очередному душевному порыву. — Пять тысяч лет назад ты родила в своих недрах могущественную Аюрведу[10] и смирила буйство болезней! Ты лечишь все — от сифилиса до менингита!

— А как насчет храпа? — перебил меня Гошка.

В течение двух недель мы ходили на всевозможные лечебные процедуры и, похоже, напрасно.

— Я очень расстроен, — подвел итог нашим стараниям Гошка и добавил: — Я очень расстроен за тебя. Даже всесильная Аюрведа не способна справиться с твоим недугом! — С этими словами и гримасой притворного сочувствия лицемер пожал мне руку и улетел из Тривандрума в Москву. Я же немедленно раскрыл дневник и записал: «С Гошкой в Индию мы отправились вдвоем, чисто мужской компанией. До поездки я считал его приличным человеком, а он оказался натуральной скотиной».