Герман Волков - Вексель Билибина Страница 14

Лежаве-Мюрату пришлось вести деловые переговоры под эту же музыку и самому произносить тосты, в чем был он неистощим, как истинный кавказский тамада.

Миндалевич сидел здесь же, но как в воду опущенный.

За столом вели разговоры о колымском золоте. Из кованого сундука Лежава-Мюрат извлек невзрачную, зеленого стекла бутылочку из-под сакэ и — бах, тяжелую, как бомба, на стол.

Билибин впился в нее:

— Золото?! С Колымы?!

— Колымское, — подтвердил Лежава-Мюрат. — Здесь два фунта, а Поликарпов говорит, что намыл бы два пуда, да отощал, все запасы съестного у него вышли.

Билибин взял бутылку осторожно, обеими руками, высыпал пяток золотинок на ладонь. Самородочки были мелкие, из горлышка вылетали без задержки. Приподняв ладонь к глазам, рассматривал матовые золотинки на свет.

— Так вот оно — колымское золото!

Эрнест нарочито презрительно тянул:

— Мелкое. Козявки. Да и посветлее будет алданского. Может, вернемся, Юрий Александрович, а? Не поедем за этими козявками?

Лежава-Мюрат шутить не собирался:

— Да из-за этих козявок, как только показал их Поликарпов в этой бутылочке, вся моя епархия взбесилась! Хватай, браток, котомку и — айда, куда Поликарпыч укажет. Более двухсот приискателей работу побросало! В Охотске всех лошадей скупили, в лавке все припасы забрали. Не придержи я этот народец — вспыхнула бы золотая лихорадка, как в книжках Джека Лондона! А с меня, с Лежавы-Мюрата, как с молодого барашка, шкуру долой, а мясо — на шашлык! Куда вы, говорю, сумасшедшие? В Хабаровск, во Владивосток, в Москву «молнировал»: прошу запретить въезд на Колыму! Стихию осадил. Но всякое дело — палка о двух концах. Страна сколачивает золотой фонд. И если на Колыме, в моей епархии, открылось золото — тут не разводи контру, форсируй! Иначе опять меня на шашлык. И никому не докажешь, что ты не баран. И я форсирую! Привел к себе Поликарпова, предложил ему оформить по закону заявку на имя Союззолота и пообещал назначить его старшим горным смотрителем на колымский прииск. И вознаграждение за найденное золото, и руководящая должность!.. Вот как! — Мюрат метнул торжествующий взгляд на Миндалевича. — И вот она — эта заявочка, товарищ Билибин. Я, от имени Союззолота и лично товарища Серебровского прошу вас, товарищ Билибин, будучи на Колыме, проверить ее.

Юрий Александрович так и впился в заявку Поликарпова. Где погиб Бориска, точно никто не знал, да и нашел ли он золото? Розенфельд в своей записке не указал, где он видел молниеподобные жилы. Экспедиция ехала без адреса, без строгой привязки, с одной лишь надеждой. И вот в заявке Поликарпова есть и зацепочка, и все точно обозначено: речка Сериникан падает справа в Колыму, устье ключа Безымянного — в двадцати верстах от устья Сериникана. Заявка — на долину Безымянного.

— Вот и печка! — воскликнул Билибин.

— Что? — не донял Лежава-Мюрат.

— Ключик Безымянный — это печка, от которой мы будем танцевать! Жанна Абрамовна, сыграйте нам что-нибудь такое!.. — Юрий Александрович не знал, как выразить словами, но Жанна Абрамовна его поняла.

— Полонез Огинского? Пожалуйста!

Билибин обхватил Лежаву-Мюрата:

— Дорогой кацо! Я с великим удовольствием проверю эту заявочку товарища Поликарпова и выполню задание ваше, товарищ Лежава и Мюрат, и лично товарища Серебровского, которого я имел счастье дважды видеть!.. Мы будем искать золото в долине ключика Безымянного денно и нощно…

Юрий Александрович еще много сказал восторженных слов и даже пускался танцевать, обнимал Лежаву-Мюрата, величая его «настоящим золотым королем», просил, чтоб показали ему Поликарпова, и он его расцелует…

Лежава-Мюрат посмотрел на Миндалевича. Тот сидел насупившись.

— Нет, — сказал Лежава-Мюрат. — Сейчас Поликарпова в Охотске нет, он на приисках… Но я пришлю его к вам, на Колыму, и там вы найдете с ним общий язык.

Переговоры продолжались еще долго. Обсудили все вопросы: и транспортные, и продовольственные, и как организовать добычу золота, если заявка Поликарпова подтвердится…

Под утро Билибин, Бертин и Миндалевич вернулись на пароход.

В каюте Юрий Александрович всех поднял громовым голосом:

— Возрадуйтесь, догоры! Мы будем танцевать от печки! Я держал на ладони, — и шепотом, — колымское золото!

ПРИЗРАЧНАЯ НОЧЬ

После Охотска пароход еле полз. Билибин говорил:

— Чем ближе к цели, тем медленнее тащимся. От Ленинграда до Владивостока — десять тысяч километров. Ехали десять суток. От Владивостока до Олы — три тысячи. Шлепаем двенадцать суток. Это — какая-то арифметическая регрессия! И если от Олы до Колымы — шестьсот километров, то будем добираться месяц?

Миндалевич молчал. Он стал совсем неразговорчивым. Отозвался Цареградский, как всегда, примирительно и смиренно, с тонкой усмешечкой:

— Древний и мудрый Восток жить не торопится.

— Изрек Стамбулов! — добавил Билибин.

А море покачивало судно, и чем мористее отходили, тем гуще обливало молоком непроницаемого тумана. Лишь когда вошли в Тауйскую губу, волны улеглись, и туман отступил. Пароход поплыл по гладкой, словно отполированной ветрами воде, и она держала его, как на огромной плоской тарелке.

За бортом стали появляться касатки, нерпы. Ныряя, они сопровождали судно, доставляя нехитрое развлечение матросам и пассажирам. Иногда взлетали над горизонтом фонтаны воды, выбрасываемые китами, и, те, кто успевал увидеть эти фонтаны, радовались и почитали себя счастливыми и зоркими.

Пролетали мимо чайки и морские утки, а вскоре показался берег. Словно из воды поднялись дымчато-серые горы.

Они сразу потянули к себе горных инженеров. Билибин и Цареградский прилипли к биноклям.

Шли мимо полуострова Старицкого. Слева по борту возвышался крутой скалистый мыс, напротив его — другой, еще круче и скалистее; за ними возвышалась гора с останцами на вершине, очень похожими не то на корону, не то на средневековый замок. Эта гора в лоции называлась Каменным Венцом. А за этими мысами и за этой горой, как сообщала та же лоция, лежала бухта Нагаева, или по-старинному — бухта Волок.

Лоцию берегов Охотского моря Цареградский и Казанли приобрели во Владивостоке и по этой книге сверяли и изучали путь «Дайбоши-Мару». О бухте Нагаева лоция повествовала, что это самая удобная якорная стоянка на всем северном побережье Охотского моря: и защищена почти от всех ветров, и берега ее так приглубы, что суда могут в прилив свободно подходить к ним. У подножия Каменного Венца есть пресная вода. Один лишь недостаток: на ее диких берегах нет ни одной человеческой души и нет продовольствия…