Александр Харитановский - Человек с Железным оленем Страница 14

Над рекой шум, смех. Это вовсе не тихая рыбалка на среднерусской речке. Тут азарт! Парни подгоняли к берегу баты, полные шевелящейся живой рыбы. Женщины обезглавливали лососей, распластывали и вывешивали сушить. По всему берегу протянулись школьники – навесы с жердями в несколько рядов.

Икрометание лососей происходит один раз в жизни и обязательно в реках или озерах. Мальки подрастут и уходят в океан, чтобы возвратиться в свою колыбель уже взрослыми рыбами. Вымечут икру и погибнут. Глеб видел их, потерявших силу, избитых о бесчисленные камни, с изменившимися уродливыми телами, но все еще стремившихся к верховьям реки, чтобы дать жизнь потомству…

Цайник цистай, цай душистый.Кипяцоная вода.Меня муроцка не любит –Настоясцая беда.

Частушка, которую пропели звонкие голоса женщин, перебила размышления Глеба. Он знал, что мурками называют приезжих с материка. В Елизове жили потомки русских казаков-землепроходцев. Обличьем они не отличались от коренного населения – ительменов: это результат смешанных браков. И хозяйство смешанное – рыба, соболь, крошечные огороды. О русской славянской старине села, которое раньше называлось Старый острог, свидетельствуют редкие ныне имена: Ксенофонт, Клион, Ион, Венедикт, Канон… А от казацкого звания тут остались лишь красные околышки у фуражек. Речь русская, но с путаницей в шипящих, которые больше произносят как «с» и «ц».

Глеб расспросил рыбаков, как держаться, чтобы пройти на перевал Начикинский косогор.

…С юга вздымаются лесистые сопки, с севера, будто крепостная стена, – Ганалы, Ганальский хребет, увенчанный гранитными пиками, по-здешнему востряками, стеной падает в долину. В обход по западным отрогам с незапамятных времен проложена тропа. На нее-то и хотелось попасть Глебу.

Дорога все уже и уже. В тени, в низинах, – застоявшиеся лужи, на солнцепеках – пыль. Возле небольшого селения Коряки она круто повернула налево, на запад, и запетляла по падям. Сверху из-за темно-зеленого бархата растительности они кажутся бездонными.

Сильный ветер. Секрет прост: через ущелье свободный проход с Охотского моря к Тихому океану. Геологическая «труба»!

Прошло три дня, как велосипедист покинул город. Возле крутой сопки он заметил парящее марево. Оказывается, там били горячие ключи. Возле них балаган и углубление наподобие ванны. Вероятно, занеможивший охотник приходил лечиться. Километров через тридцать опять ключи. Подземные воды тут смешивались с речными, и Глеб блаженствовал, улегшись на пороге, где встречались течения. Живительная вода: встал, будто заново родился! Усталость как рукой сняло. Ключи на карте назывались Малкинскими.

Начался подъем в горы. Карабкаешься по крутизнам, гольцам и вот сверху видишь перед собой ядовито-зеленую долину. Это высокогорная Ганальская тундра. Она раскинулась почти на сотню километров и лежит в чаще высоченных горных отрогов. До Ганальских востряков теперь рукой подать.

Скалы, которые издали казались одинаковыми, обрели формы. Одна напоминала крадущегося человека, вторая – вставшего на дыбы медведя, в стороне камень поменьше, похожий на собаку. Законченная картина медвежьей охоты.

Массивы хребтов расходятся веером. Не случайно этот горный узел назван Вершиной Камчатки: здесь скат на обе стороны полуострова. В Ганальской тундре начинаются многие реки, некоторые текут в Охотское море, другие – в Тихий океан. Река Камчатка, в долину которой направился Глеб, впадает в Тихий.

Тропа убитая. Колея ее глубока. Приходится иногда сходить с велосипеда, чтобы вытащить из спиц клок травы или прутик карликовой ивы, – прицепится тоненькая плеть, иногда метра два длиной, а на конце торчком миниатюрная крона.

…Что там виднеется впереди? Сначала Глеб подумал, что стога сена. И только разглядев пучки шестов, понял, что это юрты. А справа, на зеленом отроге, словно россыпь серых камней, оленье стадо. Иногда ветер доносил потрескивание сталкивающихся рогов, щелканье копыт…

Велосипедиста окружила толпа черноглазых широкоскулых людей, одетых в красочные потрепанные одежды. Мужчины и женщины в пестрых, сшитых из ровдуги – оленьей замши – кафтанах, из-под которых выглядывали подолы украшенных мехом и бисером передников и ровдужные штаны. Это были эвены.

На Камчатке из коренных северных народностей живут ительмены, коряки, чукчи. Эвены, которых раньше называли ламутами, появились на полуострове последними, в 40-х годах прошлого века. Они сюда переселились с охотского Севера и заняли свободные долины в центральной части Срединного хребта.

Эвены только что прикочевали в Ганальскую тундру. В горах меньше комаров, лучше оленям. Готовь сколько надо юколы: кругом реки. Истоки их так близки, что лосося можно живым из реки в реку перенести.

Поздно вечером в честь гостя танцевали поргали.

Мужчины и женщины медленно-медленно пошли вокруг костра. На женщинах одежда ярче, богаче и звонче. Именно звонче. Каждый шаг эвенки, особенно если она асаткан – девушка, отзывается звоном. На передниках, которые называются нел, бряцают подвески – кольца, металлические бляшки, колокольчики и даже цветные камушки.

Хоровод, подчиняясь ритмичным ударам бубна, убыстрял или замедлял движение. Танцующие при этом приседали друг перед другом, поводили плечами, бедрами, покачивали в такт головами. Гул бубна и мелодичный звон бубенчиков на нелах, шуршание бус, яркие костюмы танцующих, гибкие ритмичные движения – все это слилось в единую симфонию. Часто слышались слова, похожие па придыхание, – это со стороны танцующих, а зрители дружно вторили: «Норгали! Норгали!»

Танец изображал жизнь оленя. Вот табун спокойно пасется… Вот он мчится от опасности… Табун устал, он идет все медленнее и медленнее. Вот спит. И снова утро!.. Танец становится стремительнее, движения смелее, рисунок жестов изящнее. Звонче и звонче подпевают бубну нелы, выше поднимается костер. И декорацией этому удивительному, уходящему в далекое прошлое танцу-спектаклю служит тундровая даль, обрамленная кружевами заснеженных скал.

После норгали снова уселись в юрте чаевать. Хозяйка достала из кожаных мешочков чашки и мелко наколотый сахар.

– Приезжай к нам на зимнюю стоянку, – подсел к велосипедисту эвен с худощавым энергичным лицом. – Мы картошкой угостим.

– Айя, айя! Мекран! – восхищенно покачала головой женщина, подававшая чай. – Хорошо, сладко!

– Мы ее в прошлом году первый раз посадили, – продолжал худощавый. – Нам учительница показала, Елизавет Орлова. Знаешь?.. – Когда она к нам на Быструю ехала, пурга лютовала. Три дня в юртах сидели. Приехала Елизавет. Поглядел шаман и сказал: «Из-за нее пурга. Священный Алпей – это сопка – не любит, когда баба по тропе едет, да еще русская. Она не понимает, что духа задобрить надо: бросить кусочек юколы, листик табаку…»