Жюль Верн - Агентство «Томпсон и К°» Страница 14

Роберу показалось, что его пытают. Слишком поздно осознал он свою неосведомленность там, где должен все знать и отвечать на любые вопросы.

— Пять,— уверенно ответил он.

— Большое спасибо, господин профессор,— насмешливо поблагодарил Роже, прощаясь.

Робер бросился в свою каюту. Перед отплытием из Лондона он предусмотрительно обзавелся книгами, содержащими сведения о местах, где пролегал маршрут корабля. Почему он не изучил эти книги раньше?

Робер взял справочники по Азорским островам. Увы! Он ошибся, утверждая, что островов всего пять. Их оказалось девять. Робер почувствовал себя посрамленным. Он даже покраснел, хотя никто его не видел. Он поспешил наверстать упущенное и целые дни проводил, не отрываясь от книг. Лампа в его каюте горела далеко за полночь. Роже все понял, и это обстоятельство его позабавило.

«Зубри, дорогой, зубри,— отметил он про себя.— Ты такой же профессор, как я папа римский».

Утром седьмого дня плавания, то есть 17 мая, в восемь часов Саундерс и Гамильтон подошли к Томпсону, и Саундерс очень официально заметил, что, согласно программе, «Симью» должен был ночью бросить якорь в Орте, столице острова Фаял. Томпсон рассыпался в извинениях, списав нарушения в программе на погоду и состояние моря. Разве можно предусмотреть, что придется бороться с таким ветром и такими волнами? Саундерс и Гамильтон не удостоили его препирательством. Они констатировали отступление от расписания, и этого им было достаточно. Оба с достоинством удалились, и барон дал выход своей желчи в кругу семьи.

Можно предположить, что и корабль и стихия будто почувствовали недовольство столь значительного лица. Ветер с утра начал слабеть и внезапно стих совсем. Как следствие этого спала волна. Судно устремилось вперед быстрее. Ветер вскоре превратился в легкий бриз, и путешественникам показалось, что они в водах мирной Темзы.

Как только установилась спокойная погода, на палубе показались наконец один за другим несчастные пассажиры, не выходившие на палубу целых шесть дней. Их побледневшие, осунувшиеся лица свидетельствовали о пережитых страданиях.

Безучастный среди всеобщего оживления, Робер, опираясь на поручни, вглядывался в горизонт, высматривая землю.

— Извините, господин профессор,— раздался позади голос,— не находимся ли мы сейчас на месте исчезнувшего континента, называемого Атлантидой?[38]

Робер обернулся и увидел перед собой Роже де Сорга, Элис и Долли.

Если Роже, задавая этот вопрос неожиданно, надеялся «поймать» соотечественника, то он просчитался. Его урок пошел Роберу на пользу, и гид хорошо подготовился.

— Именно так,— ответил он.

— Атлантида действительно существовала? — спросила Элис.

— Кто знает,— ответил Робер.— В рассказах об этом континенте перемешаны и истина и вымысел.

— Но ведь существуют свидетельства и доказательства ее существования? — снова спросила Элис.

— И не одно,— ответил Робер, вспоминая сведения, почерпнутые из путеводителя.— Есть рассказ бессмертного Платона[39]. Благодаря ему знания об Атлантиде дошли до нас. Они передаются из одного столетия в другое, их источник — в глубине веков. Платон заимствовал сведения об Атлантиде у Крития[40], тот услышал о ней в возрасте семи лет от своего прадеда Дропидаса. А Дропидас только повторил рассказанное ему Солоном[41], одним из семи греческих мудрецов, законодателем Афин. Солон узнал от жрецов египетского города Саис, основанного восемь тысяч лет назад, об ожесточенных войнах между жителями одного греческого города, древнее Саиса[42] на тысячу лет, и народами, жившими на огромном острове, по ту сторону Геркулесовых столбов. Если верить этим свидетельствам, то атланты жили за восемь — десять тысяч лет до Рождества Христова и населяли как раз эти места.

— Каким же образом,— опять спросила Элис,— мог исчезнуть огромный континент?

Робер развел руками.

— И от него ничего не осталось?

— Ну почему же,— возразил Робер.— Хребты, горы, вулканы сохранились. Собственно, острова Зеленого Мыса, равно как и Азорские, Мадейра, Канарские,— это, по-видимому, то, что осталось от континента. За исключением самых высоких вершин все погрузилось в океан, исчезло в волнах — города, строения, люди. Вместо плуга его равнины теперь бороздят корабли.

Робер говорил уже не по справочнику. Он высказывал собственные мысли. Он фантазировал.

Слушатели были взволнованы. Хоть и случилось это десять тысяч лет назад, все равно потрясало воображение. Путешественники смотрели на волны и думали о тайнах, поглощенных бездной. Здесь когда-то зеленели поля, цвели цветы, солнце освещало землю, погруженную теперь в вечный мрак. Здесь пели птицы, жили, любили и страдали люди. А теперь тайны жизни, человеческие страсти окутывал непроницаемый морской саван.

— Извините, сэр,— раздался за спиной Робера голос, я услышал только конец вашего разговора. В этих местах, если я правильно понял, произошли страшные события. Море поглотило землю. Но странно, сэр, в газетах об этом ничего не сообщалось!

Слушатели вздрогнули от неожиданности и, обернувшись, увидели почтенного Блокхеда в сопровождении семьи. Как побледнели и вытянулись их лица!

Роже счел своим долгом ответить:

— Это вы, сэр! Поздравляю с выздоровлением. Как, вы не читали в газетах об этом событии? Но, уверяю вас, о нем уже очень давно говорят.

Склянки к обеду помешали Блокхеду ответить.

— Вот что всегда приятно слышать,— воскликнул он и рванулся в салон в сопровождении Джорджины и Абеля.

Странное дело! Мисс Бесс и мисс Мери не бросились за ним, как можно было этого ожидать после столь долгого поста, а устремились совсем в другую сторону. Они взяли в эскорт вновь обретенного Тигга. Несколько отстав от них, следовали Гамильтоны.

Тигг оказался в роли современного Париса[43], его оспаривали три богини нового образца. Пословица говорит, что в царстве слепых и кривой — король, что на безрыбье и рак рыба. В этом трио мисс Маргарет была настоящей Венерой[44], надменная Мери вполне сошла бы за Юнону[45], а роль Минервы[46] более всего подходила мисс Бесс по причине ее воинственной угловатости. Вопреки греческому мифу Минерва и Юнона сейчас торжествовали. Венера же позеленела от злости.

Наконец-то все места за столом были заняты! При виде столь непривычно большого числа обедающих расчетливый Томпсон оказался во власти самых противоречивых чувств.