Андрей Сидоренко - Молитва для Эльзы Страница 14

Почему мы боимся говорить о смерти с умирающим, стариком или с обычным человеком? Почему мы сторонимся мыслей о ней? Почему врачи никогда не говорят больному, что он скоро умрет и его впереди ждут странные ощущения и новые впечатления? Они боятся за уходящего, что он испугается и начнет переживать. Почему? Ведь ему не избежать боли и умирания, он обязан через это пройти. Так не лучше ли сделать это осознанно и с поднятой головой?

Звезда-артист из далекого Голливуда Эрик Робертс сыграл в кино гея, который заболел СПИДом и должен вот-вот умереть. Он собрал у себя дома родителей и всех своих друзей-любовников, чтобы покинуть мир в славной компании. Режиссер и артисты старались напугать зрителей смертью. По-моему, не вышло. Все они пытались изобразить, как надо умирать, по их представлениям, цивилизованно и правильно. Друзья и родственники вспоминали былое, сочувствовали, а под конец закатили горой пир, во время которого замаскированный под любителя мужчин Эрик покончил собой, наглотавшись снотворных таблеток.

Жаль гея, он обманул себя, прыгнув с парашютом с закрытыми глазами. Чего стоит такой прыжок? Страх. Бегство. От себя не убежать. Чего бояться? Судьбу возможно и должно только пережить. Бегство – не полет, это путь в неведение, в глухой тупик.

Со всей огромной Индии в Бенарес стекается народ умирать. Город полон умирающими, которые хотят покинуть этот мир в священном месте, и чтоб тела их были торжественно сожжены, а прах растворен в Ганге. У желающего умереть к ноге привязан мешочек с деньгами для погребального костра. Денег не всегда хватает на необходимое количество дров, и воды священного Ганга уносят в океан наполовину обгоревшие людские тела. Ужасная картина для непосвященных. Туристы бродят по городу, поражаясь увиденным. Душевные из них жалеют индусов, а бездушные – нет. Они снимают на видеопленки процесс погребения, как будто это карнавальное представление. Но индусам себя не жаль, им вовсе не печально. Они жалеют непонимающих смерть туристов. Индусы не скорбят за свое будущее, им радостно, что умереть придется здесь, в Бенаресе, а не где-нибудь на больничной койке в состоянии недоумения и страха, в окружении чужих, далеких от понимания смерти людей.

Я – студент и зарабатываю себе на пиво рытьем могил на подмосковном кладбище. Первую в жизни могилу выкопал из последних сил, даже не смог вылезти наружу – упал на сырое дно. Лежу и разглядываю прямоугольный кусочек неба, по которому проносятся белоснежные облачка. Необычно и жутко лежать в могиле. Страшен могильный холод, страшно оказаться одному без людей, без солнца, без синего неба и насовсем.

Закапывать трупы в грунт очень древняя традиция, она старше Ветхого Завета, Каббалы и Вед. Сама идея зародилась еще в каменном веке, где-то между палеолитом и неолитом, когда люди толком-то соображать не научились. Могильное дело – примитивное ремесло. Однако, как и любое прочее занятие, имеет свои тонкости и хитрости. В основном надо уметь копать и больше ничего. Но если ты, дорогой товарищ, наивный начинающий могилокопатель, будешь рыть могилу, как огород перепахивать, то ничего у тебя не выйдет. Надо мягко и уверенно, но строго по перпендикуляру, воткнуть лопату в грунт, потом, элегантно давя корпусом тела на черенок инструмента, четко сделать копательное движение, причем аккуратно, чтоб при вытягивании наружу порода не сваливалась обратно в яму, сводя на нет результат тяжкого труда. Теоретических знаний при этом требуется немного. Уважающий себя и свое ремесло кладбищенский сотрудник должен уметь отличить курган от грунтового захоронения и, не теряясь, отвечать, что в некрополе ничего особенного нет он такое же христианское или мусульманское кладбище, но в которое зарыты античные люди. Еще факультативно можно знать, что такое колумбарий. Но это так, и особо ни к чему. Вот и весь теоретический минимум.

Поднесли покойника. Мне подали руку и вынули из-под земли. Я сразу интересно себя почувствовал: будто проснулся после долгой зимней спячки или вдруг протрезвел.

Грянула музыка духового оркестра – значит, умер важный чин. Провожающих много, но все они отдельные и равнодушные. Молодая девушка в дальнем ряду процессии смотрит на меня как на жениха. Оркестр отдудел. Могильный бригадир привычным наклоном головы ласково приглашает закидать землей заколоченные в гроб, никому ненужные остатки человека. Извини, красавица, не до невест здесь.

Кажется, в детстве я мечтал о чем-то другом, о более интересном и приятном. Если пересказывать все мечтания, получится настолько длинно, что лучше не надо. Но ни в одном из них я не представлял себя в роли копателя могил. Такое могло привидеться разве что во время ночного кошмара. И вот спустя годы я могильщик, который в конце дня получит причитающееся и пойдет в пивную с такими же. Все очень просто, но до чего ж странно чувствовать себя в роли, о которой никогда не мечтал. Странно и горько вообще существовать без мечтаний. Мечта – жизненно важная вещь. Становясь достижением, она создает устойчивое впечатление, что жизнь течет в русле, и чувствуем мы себя тогда в своей тарелке. Внеплановые же факты судьбы, кроме лотерейного выигрыша, заставляют пребывать в растерянности, а душу в смятении, отчего часто возникает желание пить вино.

Кладбищенская жизнь моя была непродолжительной. Проработал лишь сезон, но за это время много чего полезного узнал. А самое главное, что скорбь о покойнике у провожающих ненастоящая. Либо молчат и терпят время, либо воют по-дурному. Таких, наверное, специально нанимают. Зачем выть-то? Глупо и неправда. Вглядываюсь в глаза провожающих и не нахожу там ничего важного только вакуум. Зачем вся эта церемония-процедура? Ведь никто ни черта не понимает.

Над Гималаями летит самолет. Солнце, отражаясь от хрустального льда горных громад, слепит, как электрическая дуга сварочного аппарата. Мощный рельеф создает в душе удивительно торжественное чувство причастности к чему-то не от мира сего, к тому, что близко к небесам, к первозданной чистоте. Пора. Открывается люк, и горсточка праха рассеялась над сказочными вершинами. Прощай, Индира Ганди!

Хочу так же, и необязательно над Гималаями, пусть где-нибудь, где просторно и вольготно, как в небесах, как в море, как после развода. Погребение и смерть должны быть праздником, как каждодневная жизнь.

– Ребята, у меня чего-то не того. Сейчас дуба врежу. Глянь-ка на меня, я бледный? – заскулил Николай Иванович.

– Розовый, как помидор. Спи себе.

– Не, ребята, чего-то не так во мне. Помру, ведь, – не унимается Николай Иванович.

Встаю, иду за медицинской сестрой. Та пришла, неулыбчивая, сходу воткнула шприц в худющий Николай Ивановича зад и впрыснула туда кубов десять чего-то. Директор успокоился и вскоре заснул, а на следующий день проснулся и продолжил жить. Ему не стыдно за вчерашнее – он готов смалодушничать еще.