Януш Вольневич - Люди и атоллы Страница 15

После этих слов мистер Джома деликатно дал мне понять, что посвятил мне довольно времени и его ждут обязанности. Мне осталось только сердечно поблагодарить высокого чиновника и углубиться в темные коридоры бараков в поисках Вэла, занимавшего выгодную должность в департаменте общественных работ.

Поэт ждал меня с целой стопкой карт, рапортов, материалов о подопечной территории. Это свидетельствовало о том, что количество бумаг как атрибутов власти здесь соответствует обычному европейскому уровню. Я покопался в этих горах сведений и обнаружил в них преамбулу к проекту конституции будущих Федеральных Штатов Микронезии. Мое внимание привлекли несколько лаконичных абзацев, содержащих мудрые слова:

«… Чтобы возник один народ на множестве островов, мы принимаем различия наших культур. Различия обогащают нас. Моря нас сближают, а не разделяют. Наши острова поддерживают нас, наш островной народ приумножает нас и делает сильнее…

Наши предки, которые построили свои дома на этих островах, не прогнали отсюда других людей. Мы, которые остались, не хотим иного дома… Микронезия возникла в те времена, когда человек пересекал моря на плотах и лодках. Микронезийский народ рождается в век, когда человек путешествует среди звезд, наш мир сам по себе — остров. Мы выходим навстречу другим народам, у которых ищем мира, дружбы, сотрудничества и любви…»

— Ничего из этого не выйдет. — Вэл вежливо подождал, пока я закончу читать проект конституции, и вступил в дискуссию. — Федерация никогда не была популярна, да и сейчас представители Маршалловых островов ведут в Вашингтоне сепаратные переговоры об особом статусе, так же как представители Палау.

— Хорошо, но почему?

— Люди прекрасно понимают: мы настолько бедны, что не можем быть независимы. Это во-первых. Во-вторых, в-третьих, в-четвертых — вы должны понять, что эти «различия» из проекта конституции вовсе нас не объединяют. Формально все Жители подопечной территории считаются микронезийцами, за исключением примерно тысячи человек полинезийского происхождения, проживающих за Капингамаранги и Нукуоро. Но примите во внимание хотя бы язык — здесь различия колоссальные. На подопечной территории только основных языков насчитывается девять групп, а там еще множество диалектов! Все это живые языки, и большая часть людей, говорящих на них, знают лишь язык родного острова или его диалект. Кроме того, имеются существенные различия в культуре и обычаях. Эти наши клочки суши — в большинстве случаев действительно замкнутые маленькие мирки. Идея федерации не только чужда, но и враждебна им. Здесь веками велись войны из-за женщин, свиней или клеветы. Проблема трудная, Да и правомочная ли? Наши острова разбросаны на пространстве, равном территории Соединенных Штатов Америки. Что нам, собственно, может дать федерация?

— Хорошо, если не федерация, тогда что же?

— Значительная внутренняя автономия и притом тесная связь с США. Мы и так имеем сейчас гражданство и паспорта подопечной территории, но дипломатическую опеку над нами за границей осуществляет Вашингтон.

В последнее время американцы потеряли свои позиции в Индокитае, отдали Окинаву. Эти рассеянные среди океана острова как нельзя лучше годятся под военно-стратегические базы.

— Верно. Ну и что?

— Произойдет то же, что и с Гуамом: жители потеряют много пахотной земли.

— Она и так пустует, а военные за нее заплатят, и все будет хорошо. А может, это действительно выход для наших несуразных, не приспособленных к современному миру островов?

— У вас здесь уже была армия. После этого до сих пор не можете восстановить хозяйство и отбиться от «искателей костей».

Вэл ничего не ответил. Довольный тем, что за мной осталось последнее слово, хотя в дискуссии по фундаментальным проблемам островов я был неизмеримо слабее его, я быстро переменил тему:

— Скажите, есть ли в этом средоточии мудрости какая-нибудь библиотека? — спросил я.

— Конечно, есть. Я провожу вас туда. — Чиновник-поэт быстро поднялся, готовый тут же отправиться осматривать библиотеку. Он познакомил меня с директором библиотеки, который, к моему удивлению, радостно приветствовал в моем лице земляка Яна Станислава Кубари.

— Неужели вы из Польши? — не переставал восторгаться мистер Дэниэл Пикокк. — Вы невероятно, невероятно редкий гость. Я не могу припомнить ни одного гостя этой национальности.

Вэл беспокойно завертелся на стуле и наконец решился спросить:

— Так разве Кубари поляк? Я всегда считал его немцем.

— Стыдись, Вэл! — воскликнул директор библиотеки. — Какой же из тебя деятель департамента общественных работ? Ведь в нашем журнале есть статья, кажется Митчелла, под названием «Я. Кубари: первый репортер Микронезии». В ней без конца повторяется: «Польский этнограф. Поляк на службе у германской торговой компании».

— Нельзя ли мне взглянуть на этот журнал? — быстро вмешался я, чтобы как-то помочь смутившемуся поэту.

Директор библиотеки исчез в темной (света все еще не было) утробе библиотеки и долго не возвращался. Наконец он появился с Тоненькой брошюркой в руках… 1971 г. издания. Вэл был спасен. В это время он учился в Калифорнии и не мог читать «Микронезийский репортер», издаваемый правительственным Бюро публичной информации подопечной территории.

С разрешения Пикокка я взял с собой интересный номер журнала, а Вэлу, который вновь обрел уверенность, прочитал краткую лекцию о Кубари, минуя тот печальный факт, что и в Польше личность «первого репортера Микронезии» тоже не слишком известна.

— Таким образом, Вэл, — закончил я свою лекцию, — запомни, что мой земляк не только увековечен в памятнике на Понапе, но и избран вождем (рупаком) на твоем родном острове Палау; а тебе не надо объяснять, что это значит.

Вэл решил немедленно прочитать о Кубари все, что возможно, и сразу же взял реванш у симпатичного Пикокка. Единственной работой Кубари, имевшейся на острове, было неполное издание его сочинений на немецком языке. Порыв Вэла не был удовлетворен. Что касается Кубарй, то он действительно необычная личность в истории Микронезии. Я питал надежду, что за мое пребывание в этом островном мире мне удастся разыскать какие-то следы его деятельности, посетив места, которые он исследовал много лет назад.

«Первый репортер Микронезии»

Ян Станислав Кубари прожил неполных 50 лет и половину этого срока провел в Океании. Ни один из известных в этнографии ученых, исследователей, путешественников не посвятил столько времени исследованию какого-то одного региона. Только на Каролинском архипелаге Кубари прожил 17 лет. После смерти поляка прошло почти 100 лет, а результаты его исследований для мировой науки до сих пор представляют собой бесценное сокровище уже потому, что мира, который наблюдал Кубари, не существует. Цивилизация белых, а позднее военное безумие полностью смели специфику, а заодно и жителей этого островного микрокосма. В настоящее время ни одна серьезная работа о Микронезии не может выйти без замечаний типа «как считал Кубари», «что открыл Кубари» и т. п. Ученые, современники Кубари, такие, как А. Кремер, А. Бастиан, Ф. В. Христиан и другие, были о нём столь высокого мнения, которое явилось бы честью для любого ученого в любое время: «В исследовании Каролинских островов Кубари принадлежит бессмертная заслуга»; «Для исследования Микронезии Кубари сделал больше, чем кто-либо до и после него»; «Работы Кубари являются фундаментом, на который должны опираться все дальнейшие исследования об этих островах».