Михаил Черемных - Возвращение в Сары-Черек Страница 16

Высота берет своё. 2490 м. Луковые луга были найдены в северных лощинах, под обнажениями камней. Это овсяницево-луковые сообщества, в составе которых уже знакомые – давно отцветший лук черно-красный[14], высотой до 0,6 м, овсяница тяныпаньская (Festuca alatavica), ежа, лисохвост луговой, герань прямая, флёмис горолюбивый (Phlomis oreophila), щавель кислый, паралигустикум пестрый (Paraligusticum discolor), тысячелистник, колокольчик сборный (Campanula glomerata), порезник Шренка (Seseli schrenkianum), купальница алтайская, скерда сибирская (Crepis sibirica), золотарник даурский (Solidago dahurica), ирис согдийский (Iris sogdiana). Они чем-то отличались от сарычелекских, геранью что ли, или тем, что лук здесь тоже какой-то другой.

В начавшихся сумерках нашли пологий участок склона, в 20 м ниже водораздела. Ломали прангосы, дёргали герань, срезали ножом злаки, собирали лежащие прутья эремурусов, обилие последних очень радовало, они особенно хороши для матрасов. Мы укладывали их на грунт непосредственно под собой. Когда убедились, что запасенной травы достаточно, небо почти потемнело. Оно было густо-синим…

Я еще раз взглянул на ночлег, что-то мне так сильно напомнивший со стороны. Да, точно, я видел почти такой же два года назад у подножия Тооку, в Сары-Челеке. Это было заброшенное гнездо кабана. Взглянув, еще раз, на потемневшее небо, мы увидели гроздья ярких звезд. Ночь прошла спокойно. Вернувшись в лагерь, мы нашли целёхонькую застегнутую палатку, всё оказалось на месте, и опасения наши были совершенно напрасными. Кто поплывет через Кара-Суу ночью, даже, если он знает, что на месте нас нет.

За три дня мы совершили еще несколько небольших маршрутов для описания растительности на россыпях камней в ущелье Учкурт. Там были густые, декоративные заросли курчавки прутьевидной (Atraphaxis virgata) – невысокого, до 1-1,5 м, обильно и тонко ветвящегося кустарника из семейства гречишных, жимолости Королькова (Lonicera korolkowii), боярышника понтийского (Crataegus pontica). Они росли по крупнообломочным черным россыпям камней, на склоне 20-25 градусов, и привлекали наше внимание сизовато-красными аспектами цветущей курчавки, белыми пятнами её альбиносов, растущих здесь же, и всё это в окружении густых, предельно сомкнутых бородачевников. Для меня осталось загадкой, это массовое осеннее цветение курчавки, календарные сроки цветения и плодоношения которой – май-июнь. Описали скалы вдоль побережий Кара-Суу, которые так часто видели из окна автобуса. Это были вишнёво-курчавковые сообщества по камням, с клематисом восточным (Clematis orientalis), эфедрой хвощевой (Ephedra equisetina), спиреей зверобоелистной, фисташкой. Местами они чередовались с незаросшими россыпями камней, зарослями однолетних костров и полыни ферганской. Не спеша мы подчистили все что возможно, дабы потом не хвататься за голову, укоряя себя за леность во время экспедиции и решив, что сделали все от нас зависящее, стали собираться в следующий пункт нашего путешествия – в Сары-Челек. Стало ясно, что о нашем лагере узнало много народу. Яркая, новая палатка привлекала внимание окрестных жителей, проезжающих по оживленной автодороге водителей и пассажиров. К нам зачастили гости, главным образом, молодые люди, переплывшие реку, нам сигналили с противоположного берега, махали руками, что-то кричали, приветствовали словно старые знакомые, но сквозь шум Кара-Суу мы ничего не слышали. И это настораживало, мало ли что кричат. Переплывшим через реку гостям, задающим вопросы, мы отвечали уклончиво и осторожно: «А как же быть в экспедиции без ружья, оно у нас есть…», «Жить будем здесь долго». «Нас здесь несколько человек – остальные в маршруте…» – эти оптимистические ответы внушали некоторую уверенность, что злоумышленники не сразу-то рискнут проникнуть в лагерь, при всем этом мы знали, что только Кара-Суу спасает нас от нежелательных последствий неблагополучного времени. Я понял, что нам пора уходить.

Следует заметить справедливости ради, киргизы – терпеливый, спокойный и миролюбивый народ. Они отличаются от узбеков, таджиков. Мы чувствовали себя в безопасности, находясь рядом с киргизскими селениями. Всего лишь год назад, после очередной поездки в Чаткальский хребет, перед вылетом в Бишкек мы ночевали в аэропорту. Пустой аэропорт, сторож-киргиз и мы вчетвером. Кто бы еще пустил сюда нас – незнакомых людей? Сторож-киргиз – пустил. Когда стало темнеть, одна за другой, стали съезжаться автомашины, вытаскивали из багажников коньяки, водку, закуску. Наше намерение незаметно скрыться не удалось, и нам пришлось присоединиться к собравшимся, принять участие в их спорах и разбирательствах, выслушивать объяснения и быть свидетелями примирения после обильной выпивки. Нас возвели в ранг судей. Это примирялась местная элита, местное начальство, так или иначе задевшие друг друга в так называемых «ошских событиях»[15]. Произносились тосты за мир и дружбу. От таких тостов трудно уклониться. Утром мы благополучно улетели в Бишкек. Этому последнему эпизоду прошлогодней поездки, когда мы имели дело, в общем-то, с образованными людьми, предшествовало противоположное по смыслу приключение, задавшее нам заряд тревоги на все последующие дни. Мы находились лагерем, за день до «ошских событий», в Жылгыне на берегу Ходжа-Аты, на пути в Сары-Челек. Вечером, рядом с нами остановился автобус из Коканда, полный узбеков. Они высыпались из автобуса и устроили тут же ночлег. Радушные и гостеприимные с виду, они были далеко не таковыми, и с ними надо было держать ухо востро. Нас буквально растащили в разные стороны. Мне наливали водку, предлагая всевозможные тосты «за великий русский народ», не отпускали, а в это время несколько человек ускользнули к моей палатке. Прибежавший Сашка взволнованно прошептал, что мама с Антоном одна, и к нам в палатку пришли какие-то наглые дяди. Я с трудом отцепил их руки от моих брюк и побежал на помощь семье. Теперь я не сомневаюсь, только близость киргизского села спасла нас тогда от большой неприятности. Мы могли бы исчезнуть, как это было с другими европейцами в Узбекистане, которых никто не искал. Тем не менее, и это приключение не поколебало моё доброжелательное отношение к узбекам, среди которых у меня есть друзья. Вернемся в Джанги-Джол.

Конец ознакомительного фрагмента.

Сноски

1

Однодневные остановки на отдых, во время экспедиции.

2

Здесь и в дальнейшем мы имеем в виду виды однолетних, невысоких, 0.1-0.2 м, злаков, усыхающих уже в начале лета: костер острозубый (Bromus oxyodon), костер кровельный (Anisantha tectorum) и других, формирующих весной сочно-зеленые густые лужайки.

3

Тоже что и чапы – обнажения соленосных глин, конгломератов, песчаников, мергелей, слагающих сильно расчлененные пустынные предгорья и низкие возвышенности Тянь-Шаня. Имеют разные, в том числе и яркие цветовые оттенки и нередко – причудливые формы.

4

Многолетнее, с деревянистым стеблем травянистое растение пустынных высокогорий и среднегорий (сем. маревых).

5

Орган размножения у водорослей и у некоторых других низших растений.

6

Унгур – щель в скалах, глубокая трещина, провал, пещера.

7

Однолетние, невысокие, 0,2-0,5 м, злаки, по систематическому положению близкие к пшенице.

8

Латынь называемых растений, в каждой главе, используется при первом упоминании. В дальнейшем латинские названия упускаются.

9

Один из первых исследователей территории, вероятно, по долгу службы приставом, имел отношение к некоторым экспедициям. Оставил интересную рукопись, хранящуюся в Редком фонде библиотеки АН в Бишкеке.

10

Эти фамилии я неоднократно слышал в Сары-Челеке, Кызыл-Туу, Афлатуне. Например, в разговорах часто встречалась фамилия Бреус, еще чаще фамилия потомка Мефодия Линского, ставшего в 1980-е годы секретарем райкома.

11

Следует заметить, справедливости ради, что жизнь без элементарных удобств – следствие повсеместной бесхозяйственности и отсутствия элементарной культуры, что у нас, в оправдание, любят называть неприхотливостью. Неприхотливость и нищета – разные понятия. Если установить лавки, навесы – они будут тут же разворованы или просто поломаны случайным «прохожим».