Дмитрий Шпаро - К полюсу! Страница 16

В 9 часов вечера при свете каютной лампы мы все собрались в своем новом приюте, который выглядел как страшный большой гроб.

Это был суровый, холодный лагерь, но мы, уставшие и измученные, немедленно погрузились в сон. Утром 21-го мы в первую очередь отправились к судну, чтобы раздобыть еще горючего. Котельная была уже под водой. Поэтому мы обрубили мачты и потащили их со всем такелажем на лед — эта работа заняла почти целый день. В 11 часов свалилась фок-мачта, а в 3 часа — грот-мачта, и «Ганза» являла собой безутешное зрелище гибели. В последний раз капитан и штурман взошли на палубу, а около 6 часов они отдали концы, которые еще удерживали судно на ледовом якоре — мы опасались, что наша льдина может быть разрушена тонущим кораблем. Спасательным работам на удивление благоприятствовала погода — с вечера 19-го по 26-е было тихо а ясно. В ночь с 21-го на 22-е обломки корабля пошли ко дну на широте 70°52' с. ш. и 21° з. д., примерно в 11/2 немецких миль от берега...

Медленно, но непрерывно наше ледяное поле несло на юг. Оно то приближалось к твердой земле, то снова отдалялось, что зависело, вероятно, от прилива и отлива.

Мы все больше и больше привыкали к распорядку дня, который во многом напоминал службу на корабле. В 7 часов нас будили последние ночные вахтенные. Мы поднимались, натягивали шерстяную одежду, умывались растаявшей снежной водой и наслаждались кофе с черствым хлебом. Затем начиналась напряженная работа, в которой никогда не было недостатка: изготовление всевозможного необходимого и еще недостающего оборудования, шитье парусов, рубка дров, изготовление новой одежды из непригодной, ведение дневника и чтение. В ясную погоду вели астрономические наблюдения и производили необходимые вычисления. В час дня обед — крепкий мясной бульон составлял его главную часть, и, так как у нас не было недостатка в консервированных овощах, мы могли разнообразить пищу. Солонину и шпик использовали мало. К спиртному обращались очень редко. Только в воскресенье мы разрешали себе по стакану крепкого портвейна. Состояние здоровья в течение всей зимы было хорошее. Кроме кратковременной лихорадки у матроса Шмита и отмороженного пальца у матроса Бютнера, других недугов и болезней не было. Мы никогда не оставались бездеятельными, и распорядок дня строго соблюдался.

В начале ноября дрейф был очень значительным. Между 5 и 13 ноября он составлял ежедневно 8 миль...

Приближалось рождество — прекрасный праздник родины, и мы чувствовали себя, поскольку все были здоровы, в праздничном настроении. В течение последних дней был сильный шторм. В праздничный вечер сильный снегопад; наш дом был засыпан настолько глубоко, что следующим утром мы шагали по крыше, как по земле. Рождество отпраздновали совершенно так же, как сделали бы это дома — с ружейными залпами и пуншем. Чокаясь в полночь, мы не забыли поздравить друг друга с Новым годом. Это поздравление — часто просто форма вежливости — здесь шло из глубины сердец.

Второе января принесло ужасную непогоду: шторм с норд-оста и пургу. Уже в первой половине дня почудился нам особенный странный шум, как будто кто-то скребет ногами по земле, но, поскольку это вскоре прекратилось, мы не обратили на шум внимания. После обеда, когда отдыхали, вдруг снова услышали те же самые звуки, только немного более громкие. Это было грохотанье, шарканье, треск, скрип, будто неизвестные духи орудовали под нашей льдиной. В недоумении мы выскочили из дома, полагая, что рушится наш продуктовый склад, расположенный вокруг дома. Матрос с лампой в руках заботливо предварял наше шествие. Однако, где бы мы ни освещали лампой блестящие и сверкающие ледяные стены, ничего не могли обнаружить. Неподвижно цепенели длинные ледяные сосульки, их ничто здесь не потревожило. Мы прошли весь снежный коридор перед нашим домом. Ничего нельзя было увидеть дальше чем на десять шагов, и не был слышен ни один звук, кроме рева шторма. Тем не менее мы иногда слышали то же самое тихое скрежетанье и шарканье, что и перед обедом. Попеременно, сменяя друг друга, мы ложились, прикладывая ухо ко льду, и начинали различать звуки, как будто один кусок льда с силой двигают по другому или будто вода журчит под нашей огромной льдиной. Не было никакого сомнения, что над ней нависла угроза разрушения. Если бы льдина разрушилась, наше положение оказалось бы безысходным.

Утром 4 января буря кончилась. С трех сторон край льдины был всего в 200 шагах от нашего дома. С четвертой стороны расстояние было около 1000 шагов, в то время как раньше — 3000. Расстояние до берега составляло едва ли больше двух миль.

После возникших опасностей и в связи с тем, что наш ледяной плот казался теперь гораздо менее надежным, чем прежде, было предложено предпринять попытку спасаться с лодками и продовольствием на берег. В перспективе мы могли бы к весне достичь обитаемой юго-западной части Гренландии. Но, к сожалению, выяснилось, что мы не можем пройти дальше края нашей льдины, где начинается мелко раздробленный лед, настолько покрытый снегом, что уже нельзя различить ни трещин, ни щелей. Пробиться здесь на побережье казалось совершенно невозможным, и по-прежнему наша льдина оставалась единственным средством спасения.

11-го — сильный норд-ост с ужасной пургой. В 6 часов Хильдебрандт, который стоял на вахте, вошел в дом с возгласом: «Тревога!» Неописуемый грохот раздавался в непосредственной близости. С вещевыми мешками и шкурами все бросились к выходу. Но он был уже завален снегом, и мы, чтобы скорее выйти наружу, проломили крышу, Разбушевавшаяся стихия, встретившая нас, превзошла, казалось, все пережитое до сей поры. Плотно прижавшись друг к другу, едва удерживаясь на ногах, мы пытались противостоять ужасной непогоде. Вдруг прозвучало: «На льдине вода!» Окружающие нас льдины разошлись, началась сильная зыбь. Наше поле начало снова крошиться со всех сторон. Между домом и складом заготовленных дров, примерно в 25 шагах, неожиданно разверзлась трещина. Кажется, что отломившаяся часть льдины, величиной с дом, вздымаемая огромными волнами, хочет обрушиться на нас, При этом мы хорошо ощущаем, как поднимается и опускается наша собственная сильно сократившаяся в размерах льдина. Кажется, все потеряно. На отломившейся части льдины запас горючего уносится в бушующее море.

Мы попрощались и пожали друг другу руки — уже следующий миг мог стать нашим концом. Глубокая подавленность охватила всех, но люди держались спокойно. Так мы стояли или сидели на корточках около наших двух лодок целый день. Мельчайший снег пронизывал одежду до кожи. Казалось чудом, что именно та часть льдины, на которой мы находились, еще держалась благодаря своей особой прочности. Этот обломок, периметр которого составлял всего 150 футов, был как бы ядром некогда обширного поля — ему мы доверили наше спасение. К вечеру массы льда снова сплотились вокруг нас, зыбь благодаря этому прекратилась, и непосредственная опасность, казалось, миновала. Мы вздохнули с облегчением, что-то перекусили в доме и улеглись, выставив усиленную вахту. Была полночь, когда полный ужаса крик разбудил нас. «Скорей, мы несемся прямо на высокий айсберг!» — кричал вахтенный матрос. Все бросились к выходу. Мы всегда были одеты; не тратя времени на длинный снежный коридор, сорвав крышу, выбрались на воздух. Какое зрелище! Вплотную к нам, как бы вися над нашими головами, несся ледяной гигант невероятного размера. «Его пронесло», — сказал капитан. Был ли это действительно айсберг, или мираж, или высокий берег? Мы не могли решить. При огромной скорости дрейфа жуткий призрак исчез уже в следующий миг.