Элоиза Джеймс - Париж в любви Страница 16

Сегодня утром я наблюдала, как Анна подбирает розовое нижнее белье, розовые носки и розовую рубашку к своему розовому спортивному костюму. Эта внезапная вспышка женственности показалась мне подозрительной, и я докопалась до истины. Оказывается, Анну дразнили в туалете две злобные юные леди, которые сказали, что она выглядит как мальчишка и ей нужно пользоваться их туалетом. Поскольку почти все говорят, что Анна — моя копия, я нахожу их заявление особенно оскорбительным (и абсурдным). Итак, я отправила ее в школу, и она выглядела, как принцесса в розовых доспехах, неуязвимая для злоязычных врагов. А я все утро размышляла над тем, почему это девочки так жестоки друг к другу?

По пятницам мы обязательно совершаем вечерний выход в свет: в Нью-Джерси это означало кино, а здесь — ресторан. Вчера вечером мы прошлись по одному из маленьких крытых пассажей возле нас, «Пассаж де Панорама». Внутри мы обнаружили маленькое бистро, в котором можно обслужить не более пятнадцати клиентов. Меню, написанное мелом на доске, предлагало выбор из двух первых блюд. Я ела овощной суп, который принесли в маленькой супнице, а затем вкусную boeuf bourguignon[47] и шоколадный торт на десерт. Это стоило около пятнадцати евро. Прекрасно!

«Наш» бездомный исчез. Алессандро и Анна, в руке которой было зажато ежедневное подаяние, вышли из дома и обнаружили, что его нет — по-видимому, уехал в Бухарест. Алессандро проклинает себя за то, что вовремя не обратился к нему со своей фразой о собачьих приютах. Я сказала рыдавшей Анне, что этот человек не мог вынести разлуку со своим щенком и теперь этот песик учится говорить по-румынски. Я надеюсь, что это правда.

Сегодня шел град. Небо было жемчужного цвета, и когда он стучал по крышам, которые я вижу из окна своего кабинета, то очень заметно подпрыгивал. На самом верху град отскакивал от металлического украшения конька крыши, образуя в воздухе маленькие дуги — словно на крыше расцвели крошечные фонтанчики.

Сегодня вечером мы ужинали в уличном бистро. Когда сгустились сумерки, наш официант зажег лампу. На улице какой-то мужчина играл печальную мелодию на саксофоне, прислонившись к железной церковной ограде. В Париже наступает зима.

Парижская зима

Американские СМИ предупреждают вас на каждом шагу, что Рождество — это время, когда слишком уж потакают своим слабостям. В дамских журналах полно статей о том, как избежать стола, который ломится от яств, — не говоря уже о лишних десяти фунтах веса. Однако, честно говоря, напевы сирен никогда меня особенно не соблазняли. На вечеринках кафедры английской литературы накануне рождественских каникул предлагался унылый выбор из дешевых вин, а на закуску были три вида хумуса.[48] Кроме того, я теряла лишние калории, воюя со своим непокорным грушевым деревом, проверяя заключительные работы своих студентов о Шекспире и выстаивая очереди на почте, чтобы отправить запоздалые подарки.

Мой иммунитет еще укрепился благодаря решительному настрою после борьбы с раком. Раньше наша кухня была битком набита поваренными книгами и посудой, но потом я решила превратить ее в аскетическое место в стиле фэн-шуй, где буду готовить еду, полную антиоксидантов. Причем в одной кастрюле, поскольку раздала все остальное.

А затем в Париж пришел декабрь. За одну ночь наш крытый рынок, Марше Сен-Кентен, превратился в декорацию для съемок мюзикла по Диккенсу, с гирляндами из лампочек. В нашем любимом fromagerie[49] появились коробки с крошечными перепелиными яйцами и три сорта неведомого козьего сыра, который делают только в сезон Рождества. Меня поразило обилие свежих грибов, больших, с оборочками, похожих на шляпы пожилых фей, собирающихся в церковь. И только когда продавец осведомился, вполне ли я уверена, что хочу так много грибов, я осознала, что их цена равна нашей квартплате.

Париж всегда предлагает огромное количество товаров, но в декабре он превзошел себя. Однажды я забрела в отдел для гурманов в «Галери Лафайетт» и увидела столики, заваленные украшениями для рождественской выпечки: банки со съедобными золотыми листьями, серебряными звездами, засахаренными фиалками. Эта выставка не имела целью склонить неосторожного покупателя к неумеренному обжорству — она воспевала красоту еды, демонстрируя, как ее можно превратить в такой шедевр, от которого дух захватывает. Я сразу же сдалась неистовому желанию приобрести эмалированные крошечные кастрюльки Штауб[50] — mini-cocottes малинового цвета. Я купила восемь, сделав ручкой мечте об аскетичной кухне. Несомненно, у антиоксидантов будет лучший вкус в cocottes.

Однако я не остановилась на кастрюльках. Я купила ручной миксер, который был очень похож на довольно опасный вибратор, розовую гималайскую соль и фиолетовую горчицу с лавандой. По-видимому, в декабре парижские леди отказываются от супа из лука-порея и посвящают все свое время изготовлению сложных блюд из ингредиентов, о которых американки и не слыхали. Короче говоря, я начала потакать своим слабостям на французский манер.

Когда я вернулась домой, у меня буквально отрывались руки от тяжелых сумок. Однако я не купила ни подарков, ни — что гораздо важнее — хлеба. Меня встретил хмурый Алессандро, который, неодобрительно взглянув на гималайскую соль, осведомился, как же это я могла забыть про багет. К тому времени, как я вернулась из boulangerie,[51] Анна, с вибрирующим миксером в руках, гонялась по всей квартире за братом. Я проигнорировала их и запекла курицу, обильно обмазав ее фиолетовой горчицей. Честность вынуждает меня признать, что курица получилась неудачной. Дети смотрели на нее с таким выражением лица, какое бывает у калифорнийца при виде меховой покрышки на унитаз. Вероятно, французские дети приветствуют фиолетовую курицу криками восторга, а не советуют родителям отправиться в психушку.

И тем не менее я начала думать о еде в постели. Остатки бараньей ноги можно превратить в бульон, добавив анчоусов и масла, а затем сделать из него суп с фенхелем и пряной колбасой (этот рецепт я переняла у Гордона Рэмзи). Я сварила суп в большой кастрюле, затем положила несколько кружков колбасы в каждую cocotte, влила в них немного супа и сверху добавила спирали пряного растительного масла. Это слегка походило на обман: ведь на вопрос, предназначены ли мои cocottes только для того, чтобы запекать в них еду, парижане ответили бы звучным «да». Но потом я вспомнила, что когда мои родители были неимущими молодоженами, моя мать подала компании ничего не подозревающих поэтов мясной паштет, сделанный из кошачьего корма. Мои преступления бледнеют по сравнению с этим.