Генри Мортон - Святая Земля. Путешествие по библейским местам Страница 16

— Здесь может произойти все, что угодно, — сказал полицейский. — Еврей может вступить в ссору с арабом, или араб может оскорбить еврея, и прежде чем вы поймете, что случилось, начнется бунт. У меня есть телефон, а на соседней улице находится полицейский участок. Извините… Мадам, вы не можете пользоваться здесь камерой.

— Но почему? — спросила англичанка.

— Это запрещено. Им это не нравится.

Мне понравилось, как этот полицейский следил за порядком в самом уязвимом месте Иерусалима — потому что сама стена является собственностью мусульман, а с другой стороны от нее возвышаются Купол Скалы и мечеть аль-Акса, занимающая территорию Храма. Ужасный бунт и резня 1929 года начались именно у этой стены с протеста мусульман против каких-то циновок и тента из ткани, установленного евреями, которые отказались убрать все это по требованию британских властей.

В результате полицейский, дождавшись момента молчания посреди молитв, убрал предметы, ставшие предметом спора, но по неистовству, которое вызвали его действия, вдруг понял, что выбрал самый неподходящий — то есть наиболее священный — момент оплакивания. Евреи пожаловались в Лигу Наций. Спор затянулся на долгие месяцы и постепенно перерос в фанатичную ярость, которая возрастала, и в итоге многие арабы и евреи лишились жизни.

К Стене плача приходят разные типы евреев. Я видел польского еврея в бархатном кафтане и шапке, отороченной мехом, молодого еврея с длинными, песочного цвета волосами и пейсами, темноволосых восточных евреев, йеменитов из Аравии, которые внешне походили на арабов, испанских евреев и — здесь и там — современных евреев в европейского кроя костюмах и шляпах.

Короткие молитвы на обрывках бумаги торчали из трещин в стене. Одна девушка горько плакала, раскачиваясь у самой стены, возможно, она молилась об исцелении от болезни, ведь евреи верят, что Яхве никогда не покидал этих камней и не оставлял их Своим состраданием. Молитвы евреев со всего мира сосредоточены здесь, потому что Стена плача обладает привилегией особой святости.

Множество «плакальщиков» объединено постоянными молитвами. Вот одна из них, ее перевел для меня молодой сионист:

Лидер: Во имя дворца, что лежит в запустении.

Ответ: Мы сидим в молчании и сокрушаемся.

Лидер: Во имя Храма, который разрушен.

Ответ: Мы сидим в молчании и сокрушаемся.

Лидер: Во имя стен, которые повержены.

Ответ: Мы сидим в молчании и сокрушаемся.

Лидер: Во имя нашего величия, которое утрачено.

Ответ: Мы сидим в молчании и сокрушаемся.

Я полагаю, что этот плач сохраняется ортодоксальными евреями с тех пор, как Тит разрушил Храм Ирода и рассеял народ по четырем сторонам света.

— Как отвратительно, — услышал я шепот англичанки, которая некоторое время внимательно разглядывала происходящее у Стены плача. — Какой смысл плакать о пролитом молоке?

И она удалилась в недоумении и негодовании.

Только женщина и именно англичанка, подумал я, могла назвать разрушение Храма и рассеяние евреев «пролитым молоком»! Но я понимал, что она имела в виду.

Еврей так остро чувствует святость территории Храма по ту сторону Стены плача, что никогда не войдет туда.

Молодой сионист смущенно, словно признаваясь в незначительном, мелком предрассудке, пояснил:

— Существует мнение, что Ковчег Завета, возможно, захоронен где-то под полом мечети, или что посетитель может по незнанию пройти прямо над Святая Святых, попирая ее ногами. Когда несколько лет назад мечеть посещал один из Ротшильдов, его возили на специальном кресле, чтобы он случайно не осквернил святое место.

Я обернулся, чтобы еще раз взглянуть на толпу раскачивающихся вперед-назад евреев, склоненных перед гигантским обломком стены, и подумал, что никогда прежде не видел ничего более решительного и вместе с тем более прискорбного. Это производило гораздо более сильное впечатление, чем стопка сионистской литературы, которую мне вручили. Мне казалось, я вижу цепь раскачивающихся бородатых фигур, уходящую в римские времена, молящихся, плачущих, всовывающих свои маленькие послания в щели между камнями, ломающих ногти, умоляющих Яхве вновь с любовью и состраданием посмотреть на то место, где когда-то, словно заснеженная гора, возвышался Его Храм.

Упорство странноватых, жалких на первый взгляд старых евреев, собирающихся вокруг Иерусалима, духовно все еще живущих в ветхозаветных временах, выстраивающих свое существование в соответствии с запутанными правилами и предписаниями, которые даже Тит и его легионы не смогли уничтожить, вызывает уважение и благоговейный трепет. Они по-прежнему ждут и молятся о приходе Мессии, они верят, что однажды Яхве простит их грехи и снимет с их согбенных спин бремя подавления и преследований, которое они несут веками.

А в десяти минутах ходьбы от Стены плача находится Еврейское агентство, занимающееся обустройством евреев на этой земле. Там полно политиканов и машинисток. Они готовы говорить с вами на английском, немецком или русском. Они никогда не упоминают Моисея, но могут пространно, оживленно и с искренним энтузиазмом говорить об электричестве. Нет в мире более причудливого контраста, чем Стена плача и Еврейское агентство, — и то, и другое предельно иудейские явления, и то, и другое озарены желанием возродить еврейское государство; но в одном случае — с Божьей помощью, а во втором — посредством тракторов и моторов.

— Стена плача, без сомнения, весьма интересное зрелище, — заметил молодой сионист, когда мы шли от нее прочь.

Солнце еще не взошло. Погонщики вели по улицам Иерусалима сонных ослов. Верблюды длинными, медленными вереницами покидали деревни, окруженные зеленью насаждений. Худые смуглые руки уже разворачивали и разглаживали под аркой Дамасских ворот и на каменных выступах узлы с тряпьем.

На крутых улочках Старого города торговцы фруктами устанавливали переносные прилавки с пестрыми плодами, продавцы одежды хлопотали с тюками, булочники выпекали маленькие сахарные печенья; а торговцы рыбой раскладывали странные, бесформенные трупы, которые будут проданы и съедены в этой горной столице: гигантскую щуку, пойманную в Тигре или Евфрате, дня четыре путешествовавшую в россыпях льда, камбалу из Египта и Яффы, рыбу мушт — известную также как рыба святого Петра, который ловил ее в Галилейском озере.

Я спускался по ступенчатым улицам, полным приятной утренней свежести, с обеих сторон высились древние, мрачные стены; я прошел под аркой крестоносцев, теперь встроенной в стену мечети, миновал выложенный голубой плиткой фонтан, относящийся ко временам Саладина. Внезапно темная улочка засияла золотистым светом, и, взглянув вверх, я увидел, что взошло солнце. Я уже чувствовал разливающееся в воздухе тепло, ведь солнце Палестины взлетает в небо, как огненный шар, и с первых секунд греет кожу.