Тим Северин - Острова пряностей Страница 16

Альфред Уоллес говорил позже, что необходимость самостоятельно прокладывать дорогу в жизни и заботиться о себе, желание вырваться из жалкой обстановки своего детства стали положительной стороной такого воспитания. Этот урок он усвоил очень рано. К тому моменту, как ему исполнилось 12 лет, его родители уже не могли вносить плату за его обучение в Хартфордской школе, поэтому они договорились с директором, что Альфред в оплату за обучение будет помогать учителям младших классов. Сам Альфред был в ужасе от такой перспективы. Очень высокий — к 14 годам он уже был ростом под шесть футов, — он казался себе жутко неуклюжим. Он был крайне застенчив и терпеть не мог ситуаций, когда ему приходилось как-то выделяться. «Каждый раз, входя в классную комнату, я чувствовал себя крайне неловко. В течение минимум двадцати лет после окончания школы — а быть может, и дольше — я часто видел ужасные сны о том времени, когда я занимал странное положение, являясь одновременно учителем и учеником, да еще и, к моему вящему мучению, таким высоченным. Став уже взрослым человеком, я продолжал с неизбывной тоской переживать муки унижения, испытанные когда-то застенчивым подростком. В своих снах я боялся идти в школу; дойдя до порога, я не мог заставить себя открыть дверь, особенно если знал, что опоздал на несколько минут — ведь тогда весь класс будет смотреть на меня! Стыд за неумение держать себя на людях наваливался на меня с удвоенной силой, и я открывал ящики стола и начинал рыться в них, чтобы не встречаться глазами со своими учениками как можно дольше».

Эта застенчивость осталась в характере Уоллеса на всю жизнь. Он всегда предпочитал работать один или в очень небольших коллективах. Ощущение неловкости, оставшееся с детства, когда его семья все глубже погружалась в нищету, открыло ему глаза на недостатки викторианской эпохи, в первую очередь — черствость, отсутствие чуткости в отношениях между людьми.

В частности, одно школьное происшествие оказалось поучительным для Уоллеса в индонезийский период его жизни. Бережливая мать сшила ему пару черных ситцевых нарукавников, чтобы не протирались локти школьной куртки, но, естественно, Альфред стеснялся их надевать, опасаясь, что его засмеют. В один прекрасный день директор школы случайно нашел нарукавники Альфреда, заставил его встать и надеть их на глазах у всего класса. «Сейчас я не думаю, что выглядел как-то особенно нелепо… — вспоминал Уоллес, — но тогда я считал это очень позорным, и каждый раз, надевая их, чувствовал себя несчастным». Спустя годы воспоминание об этим инциденте помогло Уоллесу понять важность присущего многим восточным культурам стремления во что бы то ни стало «сохранить лицо». Уоллес умел поставить себя на место туземцев, которые испытывали крайнее унижение при контакте с европейцами, не утруждавшими себя проявлением чуткости по отношению к «дикарям»: «Те, кто перенес нечто подобное… могут представить себе мучительный стыд, испытываемый цивилизованными восточными народами, к которым их европейские завоеватели не имели никакого уважения, совершенно не принимая во внимание их чувства».

Школьные мучения Альфреда закончились, когда, накануне его четырнадцатилетия, семья вновь — и на этот раз окончательно — сменила место жительства, как и прежде, из соображений экономии. Альфреда забрали из школы и отослали к старшему брату Джону, который был отдан в ученики к некоему лондонскому строителю. Практически на этом официальное школьное обучение Альфреда закончилось, и последующие годы своей юности он находился на попечении то одного, то другого из старших братьев. По прибытии в Лондон обнаружилось, что брат Альфреда Джон ютился в таком крошечном закутке, что им приходилось спать на одной кровати.

Альфред приобрел кое-какие навыки плотницкой работы, выполняя различные поручения в мастерской строителя, где работал брат. Но его жизнь в Лондоне имела и другой, гораздо более ценный результат: недалеко от Тоттнэм-Кортроуд располагался «Зал науки», по сути — просто клуб для рабочего люда. Альфред приходил сюда вместе с Джоном по вечерам несколько раз в неделю, чтобы сыграть в домино или шашки, выпить кофе и прочесть бесплатные газеты и журналы. Также клуб предлагал программу популярных лекций и обсуждений, посвященных вопросам науки. Здесь Альфред впервые познакомился с учением красноречивого и обладавшего огромным даром убеждения валлийца-реформатора Роберта Оуэна.

По мысли Оуэна, характер человека формируется обстоятельствами, над которыми он не имеет власти, и поэтому бессмысленно его как осуждать, так и хвалить. Эта точка зрения имела большое значение для Уоллеса впоследствии, когда ему пришлось жить среди людей совсем другой культуры, поведение которых многие сочли бы варварским и примитивным. Уоллес разделял также прохладное отношение Оуэна к религии. Он считал, что целесообразнее прилагать усилия к тому, чтобы дать образование широким слоям общества и улучшить условия труда и жизни населения. Уоллес был согласен с Оуэном и оставался его последователем до конца жизни. Это мировоззрение пронизывало все его труды, его отношение к социальным вопросам и взаимоотношения с высокопоставленными и привилегированными членами викторианского общества, равно как и с туземцами, которых он встречал в своих путешествиях.

Лондонский период, оказавший существенное влияние на дальнейшую жизнь Уоллеса, продлился всего несколько месяцев, по истечении которых Альфред перебрался к другому своему брату — Уильяму. Уильям работал землемером в Бедфордшире, причем довольно успешно. Он составлял карты и брался за любые заказы — это могло быть уточнение границ приходских земель, подготовка к процедуре огораживания или прокладывание каналов и дорог. Работа была связана с постоянными разъездами по Южной Англии и Уэльсу. Сопровождая брата в качестве ассистента, Альфред начал понимать, какого рода деятельность ему по душе. Ему нравилась работа под открытым небом, нравилось использовать геодезические и физические приборы: секстант, термометр и мерные цепи; также он испытывал удовольствие от выполнения тригонометрических и математических вычислений. Его влекли неоткрытые тайны, неизведанные области в мире естественных наук. Свою первую книгу по геологии он прочел после того, как обнаружил окаменелости на стене заброшенной местной шахты. Случайно услышав латинское название какого-то дикорастущего цветка, он купил книгу по ботанике, а затем попробовал собрать маленький гербарий из засушенных под прессом трав и цветов.

Через восемнадцать лет, когда торговое судно с Макассара приближалось к берегу острова Кай (Кей), Уоллесом по-прежнему владели та же любовь и тот же интерес к живой природе. Он был поражен красотой приближающегося берега. «Побережье Кея, мимо которого мы проплывали, было очень живописным. Светлые известняковые склоны круто поднимались из воды на высоту нескольких сотен футов, где распадались на бесчисленные изрытые ветрами скалы и заостренные пики; почти до самого верха склоны были покрыты ковром пышной тропической растительности.