Генри Мортон - Ирландия. Прогулки по священному острову Страница 18

Раздался свисток. Послышалось протестующее ржание. Неопытные потенциальные герои двинулись из Ирландии в свое первое приключение, не уверенные ни в чем, кроме собственного высокого происхождения.

— Хотите поговорить о Ньюмаркете? — переспросил древний старик, прислонившийся к стене на рынке Килдэйра. — Если вам нужна настоящая лошадь, вы найдете ее в Ирландии. Какие лошади в этом году выиграли большие скачки в Англии? Только ирландские!

— Это верно, — согласились друзья старика, встрепенувшиеся при магическом слове «лошади», и окружили нас, словно старые вороны.

Я спросил, как пройти на конезавод, и с трудом вырвался из толпы, потому что едва разговор заходит на животрепещущую тему, все клянутся тебе в вечной дружбе. В Ирландии постоянно видишь стариков на уличных перекрестках. Кажется, они не уходили оттуда со времен Бриана Бору.

Конезавод Куррага выглядит как компромисс между конюшнями и санаторием. Люди заблуждаются, думая, что Национальный конезавод, который разводит, продает и готовит лошадей к скачкам, принадлежит Ирландии. Он является собственностью британского правительства. Всем руководит Уайтхолл, и доход — значительный доход — поступает в королевскую казну. До 1916 года на этой территории, площадью 2000 акров, находился личный конезавод полковника Холла Уокера, ныне лорда Уэвертри. В том году он передал эту землю правительству, вместе с жеребцами, жеребыми кобылами, однолетками, жеребятами и натренированными лошадьми.

У входа в конезавод стоит красный домик. В нем живет менеджер, мистер Перселл, веселый, румяный мужчина среднего возраста со слабым, но выраженным английским акцентом. Я прикрыл глаза, прислушался и догадался — Бирмингем!

Мистер Перселл — личность известная. Всю свою жизнь он устраивал скачки. О лошадях он знает не меньше, чем многодетная мать о своих ребятишках, а стало быть, все.

Будь я на месте миссис Перселл, то жил бы в страхе: вдруг муж превратится в кентавра и ускачет в лес?

Национальный конезавод может держать сто пятьдесят лошадей. Его пастбища, как мне кажется, смогли бы разместить у себя кавалерийскую дивизию. Мистер Перселл привел меня на широкую площадь, вокруг которой расположены конюшни. Площадь была выметена и вымыта, словно палуба флагманского корабля. Думаю, если здесь обнаружили хотя бы соломинку, хозяин испытал бы ужас, подобный тому, который потряс бы матроса, замерившего на шканцах спичку.

— Ну, каковы красавцы, а?! — сказал мистер Перселл, отворяя двери конюшни.

Внутри находились двадцать шесть однолеток, которых он довел до совершенства. Многие из них родились от знаменитых жеребцов — Дилижанса и Силверна.

— И ведь похожи, как по-вашему? — воскликнул мистер Перселл, а гнедые и каурые лошадки навострили уши.

Я заметил, что обращается он с каждой лошадью по-разному: с некоторыми любовно, с другими — шутливо. Были такие, с кем он держался холодно и отстраненно, а с некоторыми разговаривал притворно грубо.

— Да что вы! — сказал он. — Каждая лошадь для меня — личность! Уж не я ли вынянчил их вот с такого возраста, — и повел ладонью чуть выше пола. — Большинство из них на этой неделе отправятся в Англию, в Ньюмаркет…

— Домой ты уже не вернешься, мальчик мой, — сказал он, похлопывая по спине гнедого сына Дилижанса. — Когда услышу о тебе, ты будешь в Новой Зеландии или Индии…

— До завтра, старушка, — обратился он к вороной кобылке. — Ты красотка, настоящая беговая лошадь, чудная девчонка. Ах ты, ведьмочка! Кусаться вздумала?

Он щелкнул пальцами и напустил на себя грозный вид, но в глазах светились любовь и обожание. Мистер Перселл, конечно, никогда не признается, что испытывает нежность, когда выпускает в мир своих красивых легконогих детей, но его обращение с ними, знание повадок, заинтересованность в их будущем и знание их способностей напомнили мне директора школы.

Мы шли по конюшням, обсуждая то одну, то другую лошадь, ее родителя и прародителя, и мне казалось, что Национальный конезавод — это привилегированная школа для четвероногих. Что-то вроде Итона. Из нее выходят жеребцы из исторических родов, прошедшие тот же процесс обучения, что и родители, и вступают в мир собственных достижений.

И мистер Перселл показался мне талантливым учителем — его ученики воспитаны согласно науке.

— Здесь родильное отделение.

Мы осмотрели стойла, в которых стояли жеребые кобылы. Гм… Когда лошадь вот так раздуется, она меньше всего напоминает скакуна. А разве можно представить себе, как в Эпсоме или Ньюмаркете вот эти младенцы помчатся с жокеем на спине?! Каждый раз, когда мы открывали дверь стойла, кобыла оглядывалась на нас, жеребенок прибегал к ней, ища защиты, а мать, успокаивая, прикасалась носом к его маленькому тельцу.

— Посмотрите на них через год, — пригласил мистер Перселл. — Этот — сынок Дилижанса.

На меня из соломы посмотрело странное крошечное существо, похожее на фавна. Неужели он когда-либо выиграет скачки Дерби?

Впервые в жизни я почувствовал притяжение конюшни. Подумал, что если бы был миллионером, занялся бы разведением скаковых лошадей. И не только ради общения с удивительной и редкой породой мужчин, тративших свою жизнь на лошадей — эти люди воплощают в себе мирские страсти и доисторическую хитрость, — но и потому что мало что на свете способно захватить сильнее, чем постоянное смешение крови, преобразование породы в резвый бег.

Мне показали Силверна и Дилижанса, огромных и грозных, в обитых войлоком стойлах. Увидев нас, они раздули ноздри и словно превратились в олицетворения энергии. Мне показалось, они готовы обрушить ворота и перепрыгнуть через нас во двор.

По-моему, я очень удачно сравнил Национальный конезавод с элитной школой.

Это круглое здание, в центре открытое небу. Там юные лошади обучаются секретам профессии. На земле толстый слой соломы. Здание пропитано духом протекционизма. Вокруг на блестящем металлическом обруче прибиты подковы лошадей конезавода, выигравших соревнования.

Но ни один директор школы не показывает награды своих учеников с такой гордостью, с какой это делал мистер Перселл. Он обходил здание и называл имена победителей и денежные призы, которые те завоевывали с 1917 года. В прошлом году лошади конезавода выиграли по ставкам 12 607 фунтов. В 1922 году они выиграли 34 750 фунтов. Суммарное количество денег, добытое лошадьми этой школы с 1917 года, равняется 130 946 фунтам.

— Почему Курраг так прославился выращиванием лошадей?

— У нас здесь известняковая долина, и пастбища Куррага считаются лучшими в мире для формирования костей животных.