Том Стоун - Греция. Лето на острове Патмос Страница 18

Прежде внутри «Пандоры» могло сесть максимум восемь человек, «Пандора-2» легко вмещала пятнадцать, а на палубе могло разместиться еще больше. Теологос явно намеревался немало заработать на туристах, которых собирался катать летом. Я ему не завидовал. Мы оба заключили сделку, рассчитывая получить выгоду, и вот теперь я своими глазами видел первый принцип капитализма: вложенные деньги привели механизм в действие — они пошли Теологосу, судовладельцу, поставщику продуктов. Вскоре их получат и его сыновья. Я чувствовал прилив гордости при мысли о том, что, быть может, первые деньги, которые они заработают за свою жизнь, они получат с зарплаты, которую им выплачу я.

Я глянул на ребят, которые сидели вместе в противоположной части кабины и разговаривали с Сарой, пытаясь произвести на нее впечатление. Савас, которому уже исполнилось пятнадцать лет, пошел в мать — у него были темные волосы, карие глаза, длинные черные ресницы и румяные щеки. Ламброс, младше его на год, был столь же румян, но во всем остальном черты его лица выдавали его русоволосых и голубоглазых предков-дорийцев. Тогда как Савас казался маленьким, изящным и хрупким, в Ламбросе уже чувствовалась сила и мощь, которой бы позавидовал футболист. В поведении обоих сыновей Теологоса была заметна некая мягкость и кротость, словно мать по-прежнему их опекала, облегчая тяготы их существования.

Когда мы впервые познакомились, им было примерно как Саре, но они уже вовсю помогали отцу в казалось бы бесконечной череде важных дел — они скоблили, конопатили и красили лодку, подновляли таверну, пытались сделать ее лучше, например срубив дававший тень раскидистый тамариск, что явилось серьезной ошибкой. Мальчики помогали отцу по хозяйству в поле — у Теологоса на краю долины имелся участок земли, где помимо грядок с помидорами, тыквами, перцем, баклажанами и луком он держал кур, осла и уже упоминавшегося мной поросенка, которого он откармливал все лето отходами с кухни.

Покончив со всеми этими делами, мальчики отправлялись в таверну, чтобы помочь на кухне матери и старшей сестре — стеснительной румяной Феодоре.

В те редкие случаи, когда Теологос уезжал по делам с острова, мальчики всегда прыгали от радости, поскольку им с молчаливого одобрения матери предоставлялся шанс просто побыть детьми. Догадаться, в отъезде ли Теологос или нет, не составляло никакого труда. Как только «Пандора» скрывалась за мысом, Савас с Ламбросом срывали с себя одежду и, оставшись в одних рваных шортах, бежали на пляж, чтобы окунуться в море. Кожа у них была белой, без всяких следов загара.

Теперь они уже почти стали мужчинами. Мальчики взяли на себя роль старших братьев и развлекали Сару всю дорогу, пока лодка медленно скользила по морю в направлении к Ливади.

Сара говорила по-гречески гораздо лучше меня, поэтому мы не беспокоились, что она останется в одиночестве. На Крите у нее осталась куча друзей, с которыми она свела знакомство на улицах Ретимно. Недавно я видел, как она прыгала через маленький костер — один из тех, что разводили в День святого Лазаря. Меня такое не заставишь сделать даже под страхом смерти.

Сара весьма болезненно восприняла известие о том, что мы проведем лето на Патмосе, вдали от ее друзей, но сейчас она, похоже, уже изменила мнение. Она устроилась между мальчиками и живо с ними разговаривала, строя глазки, — кокетство, данное женщинам природой, имеется в избытке даже у семилетних девочек.

Мы переглянулись с Даниэллой и улыбнулись. Одной проблемой стало меньше. Вместе с тем Мэтт по-прежнему неподвижно лежал у нее на коленях, зажав во рту соску, с которой ему еще предстояло расстаться — ведь нашему сыну совсем недавно исполнилось два года.

На прежней лодке мотор грохотал и стучал как зенитный пулемет, новый работал значительно тише, однако все равно был достаточно шумным, и поэтому, чтобы тебя слышали, приходилось переходить на крик. Общаться подобным образом было тяжело, поэтому все в конечном счете погрузились в молчание, уступив место мерному шелесту прибоя, ритмичному тарахтению поршней двигателя и мерцанию звезд, густо усыпавших ночное небо. На корме, положив руку на штурвал и вглядываясь вперед, стоял Теологос. Его силуэт темнел на фоне небесного свода.

Когда мы преодолели около тридцати километров, показалась Ливади, жители которой уже спали крепким сном. Если не брать в расчет разбросанные по долине огоньки-фонарики, освещавшие главную дорогу и тропинки, основным источником света, как всегда, была «Прекрасная Елена», заливавшая ярким сиянием кусок шоссе и пляжа.

На маленьком пирсе стояла Деметра, которая пришла, чтобы встретить нас и подхватить швартовый трос. Она оказалась миниатюрной жилистой женщиной сорока с лишним лет, с бледно-голубыми глазами, румяными щеками и золотыми зубными коронками, которые вспыхивали всякий раз, когда она улыбалась, а такое случалось довольно часто. Она всегда прикрывала непокорные вьющиеся каштановые с проседью волосы платком, поскольку в противном случае они бы торчали у нее в разные стороны. Деметра была очень напористой и энергичной, она разговаривала резко, словно с каждым словом подстегивала тебя. Долгие годы она жила в браке с грязным, бедным, худым и вечно печальным крестьянином, у которого на одном глазу была катаракта. Детей они так и не прижили. В один прекрасный день оказалось, что Теологос взял ее на работу к себе в таверну. Можно было догадаться, что между ней и крестьянином все кончено, хотя время от времени он проходил мимо таверны и в конце концов однажды даже зашел перекусить.

Все это произошло за несколько месяцев до того, как мы уехали с острова, и мне еще предстояло свыкнуться с мыслью, что Деметра с Теологосом, вероятнее всего, стали любовниками. Отчасти мне было сложно с этим смириться из чувства привязанности к Елене, которая опекала и кормила меня в мое первое лето на Патмосе и чье имя я до сих пор связывал с названием таверны, словно эта женщина была ее душой и сердцем, ее святой покровительницей. Отчасти это было также связано с тем, что мое воображение пасовало всякий раз, когда я пытался представить Теологоса с загорелыми руками и белым телом, страстно обнимающего миниатюрную золотозубую Деметру.

При всем при этом Деметра мне очень нравилась. Она всегда искренне радовалась встрече с нами, и сегодняшний вечер не явился исключением. Было совершенно ясно, что она ждет не дождется того момента, когда мы наконец начнем вместе работать. Я разделял ее нетерпение. Я знал, что она без устали будет поддерживать в таверне чистоту и готовить обычные блюда греческой кухни, с которыми мне самому не хотелось возиться. Также мне было прекрасно известно, что она будет делать именно то, что я хочу, не высказывая при этом собственного мнения, — очень ценное качество, учитывая тот факт, что вот уже девять лет я жил с Даниэллой, обладавшей неукротимым галльским нравом и склонностью спорить по любому поводу, даже в том случае, когда я строил догадки о погоде на день.