Тихон Пантюшенко - Тайны древних руин Страница 18

—Осторожно. Давай поддержу.

В горле у меня саднило, подкатывало неприятное ощущение тошноты. На пороге каптерки я споткнулся и, если бы не старшина, упал бы.

—Эк его развезло,— глядя на меня, заметил каптенармус.

—В его положении развезет кого хочешь. Переодень его и дай ему стопку спирту.

Я и в самом деле чувствовал, что начинается какая-то дрожь по телу. Черт его разберет, это нервы сдали или холод начинает действовать. Лишь когда переоделся в сухое, заменил носки и переобулся, почувствовал, что стало немного легче.

—Так-то лучше,— пробасил каптенармус.— Ну а теперь для полного комплекта еще и стопочку.

До этого мне не приходилось пить неразведенный спирт. И когда маленький стаканчик, наполненный прозрачной жидкостью, был опорожнен, я почувствовал, что мои внутренности обожжены и мне нечем дышать.

—А теперь водичкой притуши его,— давал советы каптенармус, держа наготове стакан с водой.— Что значит нет опыта. Салага, одним словом.

Чувство жжения начало постепенно ослабевать, а на смену ему приходило ощущение теплоты и успокоения.

—Теперь бы ему соснуть часок, и все было бы по первой статье.

—Теперь-то спать как раз и не придется,— ответил Литвин.— Пошли в радиорубку, расскажешь, что все-таки случилось.

Литвину, главному старшине-сверхсрочнику— за тридцать. Человек еще не старый, но и не молодой. На впалых щеках уже появились продольные морщины. Такие же морщины, одна продольная и несколько поперечных, были на коже лба. Нос с горбинкой. Над стоячим воротником кителя выступает резко обозначенный кадык. Когда старшина разговаривает, кадык все время движется: то упрется в наглухо застегнутый воротник, то поднимется вверх и спрячется за подбородком.

—Ну так как все это произошло?— спросил главный старшина.

Три дня тому назад, перед заступлением на дежурство, я все проверил. Батареи были исправны, выводные концы были изолированы. Сегодня развернул бумагу— изоляции уже не было, смола растеклась, напряжение на концах еле определялось.

—Кто-то снял, значит, изоляционную ленту? Кто же?

—Если бы я знал.

—Ну а все-таки. Кого можно подозревать?

—Обвинить человека за здорово живешь— дело рискованное.

—Я не говорю «обвинить», а кого можно подозревать?

—Не знаю, товарищ главный старшина.

—Тогда вот что. Гроза, кажется, уже прошла. Бери запасные батареи и дуй на пост. Доложи командиру, что за невнимательность, когда, значит, принимал дежурство, я объявил тебе два наряда вне очереди.

Гроза действительно уже прошла. Воздух был свежим, насыщенным озоном. Воды на дороге почти не было. В здешних неровных местах она долго не задерживается, быстро стекает в овраги, а по ним— в речки или прямо в море. Лишь кое-где в выемках еще стояли мутные желтоватые лужи. Но жизнь их, знаю, коротка. Здешнее солнце быстро выпьет оставшуюся влагу, и на дне выемок останутся потрескавшиеся корочки высохшего ила. По дороге на пост я все время думал о том, кто же и с какой целью снял изоляционную ленту с выводных концов батарей. Конечно, это сделал кто-то из радистов. Звягинцев или Лученок. Остальные исключались, так как батареи все время находились рядом, можно сказать, под рукой у дежурного радиста. Умышленно или по недомыслию кто-то совершил, как сказал Демидченко, преступление? Вряд ли в этом был какой-нибудь умысел, так как ни с кем у меня не было конфликтов, если не считать самого командира. Но и с ним споров или серьезных разногласий также не было. Правда, это ничего еще не значит. Были или не были, факт останется фактом: Демидченко по совершенно неясной для меня причине относится ко мне враждебно. Но предположение, что случившееся — дело его рук, отпадает, так как сделать это без ведома или незаметно для дежурного радиста нельзя. Впрочем, какое все это имеет теперь значение? Взыскание получено, все стало на свои места. Ну, подумаешь, обидели. Так за дело. Теперь ты будешь более внимательным и не примешь под свою ответственность непроверенное имущество. То ли от этих мыслей, то ли от выпитого спирта, а может быть, и от того, и от другого я уже смотрел на случившееся совсем иными глазами, считал, что только так, иногда путем наложения взыскания и можно воспитать в человеке качества, присущие настоящему воину. Я поднимался на гору, готовый доложить командиру о своем возвращении. Мне даже показалось, что мое мнение о нем было предвзятым, продиктованным чувством задетого честолюбия.

Тучи ушли за горный перевал, и теперь небо было таким же чистым, как и перед грозой. Низины затуманились. На дорогах поднимались курчавые облачка испарений. Из-за северного мыса балаклавской бухты показалась кильватерная колонна военных кораблей. Это Черноморская эскадра направлялась из Севастополя в Поти. Впереди шел флагман, линейный корабль, за ним— крейсер и эсминцы. Мы хорошо знаем наши корабли по их силуэтам. В бинокль можно рассмотреть не только палубные надстройки, но и башенные орудия, и даже кормовые флаги. Корабли идут след в след, рассекая и вспенивая воду, поднимая волны, брызги от которых заливают не только боковую палубу, но и корму. Все дальше и дальше эскадра уходит в море, все меньше и меньше становятся силуэты кораблей. Еще несколько минут и корпус флагмана скрывается за горизонтом. Надстройки еще различимы, но со временем исчезают и они. Лишь косая полоса дыма, как шлейф, тянется в небо. Я не знаю более наглядного примера в природе, на котором можно было бы зримо представить себе, что Земля все-таки круглая и что она не такая уже большая, как иногда кажется нам.

Мой доклад о своем возвращении и наложенном старшиной взыскании Демидченко встретил молча. Минуты две он рассматривал мою сухую одежду, как бы недоумевая, как это мне удалось избежать дождя, а потом спросил:

—Водку пили?

Ну и нюх у него! А может, по глазам определил? Другой на моем месте был бы зол, как черт. Шутка сказать, пробежать под проливным дождем больше десятка километров. Это, кажется, понимал и сам Демидченко. Он готов был встретить человека озлобленного, доведенного чуть ли не до отчаяния. А тут перед ним стоит его подчиненный со спокойным, даже добродушным выражением лица. Такого он не ожидал и, может быть, именно это и навело его на мысль, что я в состоянии легкого алкогольного опьянения.

—Спирт, товарищ старшина второй статьи,— сейчас у меня было настолько миролюбивое настроение, что мне казалось ненужным даже объяснение, кто и по какому поводу поил меня спиртом.

—Два наряда вне очереди, чтоб для комплекта, значит,— объявил Демидченко.

—Так ведь...— пытался я объяснить.

—Не надо много говорить. Как еще и эти не растеряли?— показал он на принесенные мною анодные батареи.