Владимир Санин - Сборник "Семьдесят два градуса ниже нуля" Страница 18

— И скажу! — Сомов бросил вилку на стол.

— Слово для прений имеет знатный механик-водитель товарищ Сомов! — выскочил Тошка. — Часу хватит, товарищ механик?

Никто не улыбнулся.

— Чай пить будете? — заикнулся было Петя, но ему не ответили — все неотрывно смотрели на Сомова.

— Давай жми, — поощрил Гаврилов, тоже кладя вилку на стол. — Про то, как я поход затеял на твою погибель. Точно?

— Орден на нашей крови захотел получить? — сдавленно крикнул Сомов.

Мертвое молчание повисло над камбузом.

— Все так думают? — спокойно спросил Гаврилов.

— Что ты, батя, — подал из угла голос Давид. — Разве можно, батя…

— Орденов у меня шесть штук, не нужно мне седьмого, Вася.

— Это не ответ! — вставил Маслов.

Так, отметил Гаврилов, Сомов и Маслов — уже двое.

— Я кого неволил? — проговорил он пока все еще спокойно. — Силком за собой тащил? Отговаривал, кто хотел лететь?

— Ну, глупость сделали. Не полетели, — угрюмо сказал Маслов. — Пошли с тобой. Нам друг с другом юлить ни к чему, не один пуд соли вместе съели. Ответь людям, батя.

— Зачем на смерть повел? — уже не крикнул, а скорее простонал Сомов. — Ну, сам на ладан дышишь — твое дело, потешил свою командирскую спесь. А за что меня погубил и этих сопляков? За что, — яростно ткнул пальцем в покрытые заиндевевшим стеклом фотографии детей, — их сиротами сделал?

— Не хотел говорить, а скажу, — решился Маслов, — теперь все равно. Знаете, что Макаров на Большую землю радировал? — «Поезд под угрозой гибели» — радировал!

— Из-за, тебя, краснобай, остались! — набросился на Валеру Сомов. — «Не огорчайте батю, ребята, пошли вместе…» Распелась канарейка! Вот и пошли… Выхаркивай теперича легкие, чтоб батя не огорчался!

Валера прикрыл рукой глаза.

— Подонок, ты, Васька, — сплюнув, сказал Игнат. — Думал, просто жмот, а ты еще и подонок!

— За подонка — знаешь? — Сомов рванулся к Игнату и затих, прижатый к месту тяжелой рукой Леньки.

— Драться не дам, я с Игнатом согласный, — хмуро сказал тот.

— Куда мне драться… — Лицо Сомова скривилось, голос дрогнул, перешел в шепот: — Подохнуть бы спокойно…

— Все высказались? — тихо спросил Гаврилов.

И, подождав мгновение, взревел:

— Эй, ты, мокрица, протри глаза, слез на дорогу не хватит! Разнюнился… баба! Слюни распустил… На тот свет собрался? Туда тебе и дорога, живые по такому сморчку плакать не будут! — И свирепо повернулся к Валере: — Зачем их уговаривал, кто разрешил?! Пусть бы улетели к чертовой матери, чем гирями на ногах висеть! Молчать, когда начальник поезда говорит! (Все свирепея.) Да, виноват — баб в поход взял! Зачем свой троллейбус бросил, если кишка тонка? (Сомову.) А ты чего писал «с благодарностью принимаю приглашение», когда знал, что я не в Алушту собрался? (Это Маслову.) Тьфу! Я вам дам помирать, на том свете тошно будет!

Перевел дух, бешеным взглядом обвел притихших людей:

— Чего носом стол долбишь? (По адресу Леньки.) За девками бегать легче, чем по Антарктиде ходить? А вы? (На братьев.) Полудохлый тюлень веселее смотрит! Зарубите себе на носу каждый: помереть никому не позволю. Пригоним хотя бы полпоезда в Мирный — ложись и помирай, кто желает. Тебя, Сомов, отстраняю от машины, сдай Жмуркину Антону. С тобой, Маслов, разговор особый. Всем пить чай и располагаться на отдых.

— Не вставайте, ребята, сам разолью, — заторопился Петя. — Пейте, ребята, пока горячий.

— Раз пошла такая пьянка… — сбивая напряжение, пошутил Алексей Антонов, — разреши, батя, каждому по сигарете.

Закурили, молча и с наслаждением подымили.

— Ты главное ответь, — поднял голову Сомов. — Когда с Востока уходили, знал или не знал про солярку?

— Не знал, Вася, честно говорю, — ответил Гаврилов. — А если б знал… — докурил до пальцев сигарету, загасил в пепельнице, жестяной крышке из-под киноленты… — все равно пошел бы!

— Один? — недоверчиво спросил Маслов.

— Один в поле не воин. — Гаврилов взял протянутый Валеркой окурок, благодарно кивнул, жадно затянулся. — В походе одному делать нечего. С Игнатом пошел бы, с Алексеем, с Давидом, с Валерой. «Коммунисты, вперед!» — как когда-то на фронте… И Ленька небось посовестился бы дядюшку, почти родного, бросать. А может, и еще кто.

— Как главный фрикцион или коробку менять, все бегают, орут: «Где Тошка? Куда задевался Тошка?» — затараторил Тошка. — А как в кино идти или пряники жевать, про Тошку никто ни ползвука!

— И Тошка, — серьезно добавил Гаврилов. — Нельзя было, сынки, не идти в этот поход… Был у меня кореш — комбат Димка Свиридов, два года рядом провоевали, сколько раз друг друга из беды вытаскивали — и счет потерял. Да такое никто на фронте и не считал, там, как и у нас в полярке, выручил друга — и знаешь: завтра он тебя выручит. Так я вот к чему. Зимой сорок пятого Вислу форсировали, нужно было до зарезу с тыла прорваться к деревне. Гаврилов рукой сдвинул посуду и при помощи вилок показал, как располагались стороны. — А с тыла, вот здесь, по разведданным, то ли было, то ли могло быть минное поле. Времени в обрез, не возьмем деревню, посередь которой шло шоссе, — сорвется операция. Сподручней всех заходить в тыл было свиридовскому батальону, а Димка, мы ушам не поверили, стал тянуть резину: так, мол, и так, машины не в порядке, личный состав неопытный, боеприпасов недокомплект… Что на него нашло, никто понять не мог. Другой батальон с тыла бросили. На минах три танка потеряли, остальные прорвались, взяли деревню… А со Свиридовым я до конца войны не здоровался, на разу руки не подал. Не знаю, где он сейчас, чем командует…

— Поня-ятно, — протянул Игнат.

— Не хотел, сынки, чтоб вся Антарктида плевалась в нашу сторону, если б на следующий год Восток закрыли, — закончил Гаврилов. — Я-то что, я уже на излете, а вам жить да жить да людям в глаза смотреть…

На камбузе с каждой минутой холодало, под каэшки лез мороз.

— Полаялись и забыли, батя, — с извинением проговорил Маслов. — Не из капрона нервы, сам понимаешь. И помирать опять же никому не охота.

— Не помрем, — сказал Давид. — С Комсомольской дорога под горку пойдет, полегче будет.

— Факт, — поддержал Алексей. — Морозы ослабнут, повысится и давление воздуха и количество кислорода в нем.

— Выйдешь на улицу, — размечтался Тошка, — а там сущая чепуха: минус пятьдесят. Сымай кальсоны и загорай!

Растаяли, заулыбались.

— Как вернемся, — продолжал мечтать Тошка, — соберу пингвинов штук тыщу, расскажу им лекцию про поход. А если кто каркнет, что брешу, — перья из… повыдергаю!